Небесный механик

• Опубликовано в № 023 от 10.02.2016

«ОГ» начинает цикл публикаций о лауреатах Демидовской премии 2015 года. Один из них — академик Михаил Маров (Москва), ведущий российский специалист в области механики и космоса, в том числе изучения Солнечной системы, планетных исследований, космических и природных сред. К Демидовской премии у Марова отношение особое — как к награде, присуждаемой не чиновниками и менеджерами, а научным сообществом, и не за какие-то отдельные работы, а по общей совокупности заслуг.

Радиация до космоса довела

После окончания знаменитого Бауманского института (ныне МВТУ) будущий академик несколько лет работал под Москвой, в закрытом «почтовом ящике», который вскоре влился в знаменитое ОКБ-1 под руководством Сергея Павловича Королёва — нынешнюю ракетно-космическую корпорацию «Энергия». Там Михаил Маров занимался ядерной физикой космического направления, много работал на реакторе и… в 1958 году получил дозу радиоактивного облучения.

— К счастью, в дальнейшем на здоровье сильно это не сказалось, но врачи посоветовали уйти из экспериментальной физики, — вспоминает Михаил Яковлевич. — Тогда я и занялся собственно «космической» наукой, непосредственно связанной с механикой, под руководством замечательного учёного, академика Бориса Раушенбаха.

В конструкторском бюро Королёва Раушенбах (кстати, тоже лауреат Демидовской премии, но 1994 года) трудился над системами ориентации и стабилизации космических аппаратов, а Маров участвовал в разработке этих систем для лунных и планетных проектов. Потом был период непрерывных командировок на ракетные полигоны, где он анализировал причины аварий с космическими аппаратами. А в 1962 году, после полёта Юрия Гагарина, когда между СССР и США стартовала «лунная гонка», в жизни Марова началась новая, колоссальная по своей насыщенности полоса. По приглашению главного теоретика нашей космонавтики академика Мстислава Келдыша он переходит в Академию наук, в отделение Математического института им. Стеклова. И вскоре Келдыш, возглавлявший Межведомственный научно-технический совет по космическим исследованиям при АН СССР, предлагает Марову обязанности учёного секретаря этого совета.

— Много позже один из близких коллег, зная Мстислава Всеволодовича и его довольно крутой нрав, сделал мне шутливый комплимент: «В твою пользу говорит одно то, что он столько лет тебя терпел», — вспоминает Михаил Яковлевич, проработавший учёным секретарём без малого 16 лет. — А Келдыша действительно раздражали несобранность, некомпетентность, нечёткость мышления и действий. Я очень быстро это понял и старался, что называется, соответствовать. До сих пор не представляю, как ему удавалось справляться с гигантским объёмом задач, решавшихся в тесном контакте с Сергеем Павловичем Королёвым, с главными конструкторами его команды.

Очень много работал с ними и Маров — его даже называли «правой рукой» Келдыша. Такое взаимодействие требовало постоянного кругооборота между чистой наукой и практикой, между теоретическим осмыслением и техническим решением сложнейших проблем, которые прежде не решал никто в мире.

«Этого никто ещё не видел»

— Открывать что-то новое — фантастическая, мало с чем сравнимая радость. У меня было много по-настоящему счастливых моментов… — вспоминает Маров. — Один пример. Когда в 1975 году в Центре дальней космической связи в Евпатории из примитивного по нынешним временам самописца поползла бумажная лента, на которой проступали контуры поверхности абсолютно не исследованной тогда планеты Венеры, мой близкий коллега, разработчик бортового телевизионного устройства Арнольд Селиванов вдруг сказал: «Послушай, а ведь до нас с тобой этого никто никогда ещё не видел…». Такие моменты незабываемы, и ради них стоит жить.

Исследования окружающего космического пространства, разработка моделей процессов, происходящих в нём и на небесных телах (планетах, кометах), привели Марова к созданию по существу нового научного направления — механики космических и природных сред. Результаты изысканий использовались при разработке проектов космических аппаратов, они отражены во многих научных работах, в том числе в авторских и написанных с коллегами почти 20 книгах. Одна из них — «Космические исследования» — Михаилу Марову особенно дорога, ведь создана она совместно с Келдышем.

Был в биографии Марова и период разочарования, связанный с распадом СССР, даже попытка покинуть страну. В 1994 году, когда крушение потерпело большинство отечественных космических программ, академик уехал в США, в Северную Каролину, где преподавал, руководил несколькими проектами, мог получить постоянный профессорский контракт. Многие об этом могут только мечтать, но…

— При всех замечательных условиях жизни, высокой зарплате, многократно превышавшей российскую, мы с женой, возможно, в силу солидного возраста, ощущали дискомфорт от нового окружения, стиля жизни, культуры, — рассказывает Маров. — Меня постоянно забрасывали письмами коллеги по моему отделу в институте Келдыша — практически все мои ученики, к которым очень тянуло. И менее чем через два года, в 1995-м, мы вернулись обратно. Постепенно в материальном смысле жизнь стала как-то налаживаться. Примерно тогда же я заинтересовался совершенно новым направлением исследований, где суммировалось многое из сделанного прежде. Речь идёт о проблемах происхождения и эволюции Солнечной системы и планетных систем у других звёзд — экзопланет. Это глубоко междисциплинарная область — так называемая звёздно-планетная космогония. Ещё одно направление механики, которым я очень увлёкся, — турбулентность, причём не обычная, а турбулентность многокомпонентных реагирующих газов, что имеет большое значение при изучении проблем космохимии и космогонии. Одним словом, интересная, содержательная жизнь продолжается.

Конечно, безоблачной эту жизнь не назвать. Михаилу Марову, как и другим российским учёным, приходится работать в период кардинальных реформ, когда роль Академии наук радикально меняется. И к происходящему Маров относится с огорчением, а иногда и с возмущением.

— Я, как и многие мои коллеги, не понимаю и не принимаю реформ в их нынешнем виде, когда к управлению наукой приходят чиновники. Это противоестественно, такого быть не должно. Но я оптимист и верю в жизнеспособность и перспективы отечественной науки. В последние годы в институты РАН приходит всё больше молодёжи. В отличие от своих сверстников, сидящих в офисах, они не озабочены бизнесом и набиванием кармана, они желают успеть что-то совершить в науке. И в этом смысле наша страна уникальна. Несмотря на пережитые войны, геноцид, социальные эксперименты и нынешние проблемы, Россия сохранила культурный, научный генофонд, позволяющий воспроизводить мыслящих, талантливых, творческих людей. Убеждён: Россия выйдет из полосы невзгод, и её ожидает прекрасное будущее!

Биография Михаила Марова (фото: Сергей Новиков) по-настоящему уникальна: он едва ли не единственный среди ныне живущих знал всех лидеров беспрецедентной советской космической программы, «трёх К» — Игоря Курчатова, Сергея Королёва и Мстислава Келдыша.