Математик Сергей Нефёдов совершил переворот в исторической науке

Кандидат физико-математических наук, ученик знаменитой школы академика Красовского. В активе у него доказательство теоремы, названной его именем... Но в 48 лет Сергей Нефёдов круто изменил свою судьбу и ушёл в историческую науку, где начал всё заново. Сперва защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, принял участие в создании нового направления в изучении исторических процессов.

Кто бы мог подумать в конце 1950-х, что октябрёнок Серёжа Нефёдов когда-то станет автором двухтомной монографии по истории России. Фото из личного архива.

Правда, сам Сергей Александрович убеждён, что он ничего не менял. По его словам, будучи математиком, он серьёзно интересовался историей. А теперь в качестве профессионального историка занимается той частью истории, где требуется применение количественного анализа, то есть математики. Себя же он считает последователем Мальтуса, который первым взял на вооружение математическое моделирование исторических процессов.

— Генсек ООН Пан Ги Мун не так давно призвал использовать в пищу не только привычные продукты питания, но также, например, насекомых, что раньше в рацион многих людей не входило. То есть признал Мальтуса: для поддержания стабильности в мире нужен баланс между едоками и едой. Означает ли это, что мальтузианство, развитием которого вы занимаетесь, не только живёт, но и побеждает во всем мире?

— Мальтузианство уже победило, давно победило. В 1970-е годы справедливость его теории была признана на самом высоком уровне — на уровне ООН и правительств большинства государств. После Второй мировой войны густонаселённые страны «третьего мира» были охвачены революциями, восстаниями, войнами — и политики, социологи, демографы искали причины этих событий. Видные социологи Уильям Фогт, Гастон Бутуль, Жозеф Стассар доказывали, что революции — следствие голода и нищеты, а нищета — следствие охватившего «третий мир» демографического взрыва, следствие перенаселения. Прогнозы демографов были апокалиптическими. Пол Эрлих написал знаменитую книгу, которая называлась «Бомба населения». В 1972 году «Римский клуб» — собрание крупнейших учёных Европы — опубликовал доклад «Пределы роста», в котором утверждалась неизбежность демографической катастрофы.

— Когда и в связи с чем у вас возникли сомнения по поводу истинности привычных исторических трактовок и пришла мысль о собственной теории?

— Изучение истории Китая привело меня к мысли, что причиной катастрофических кризисов, время от времени сотрясавших Поднебесную, были перенаселение и вызываемый им недостаток продовольствия. Голод вызывал крестьянские восстания и гражданские войны, которые сопровождались эпидемиями и вторжением внешних врагов; в итоге население могло уменьшиться в несколько раз. Но затем наступало благополучное время, у крестьян теперь было много земли и хлеба, и население начинало быстро расти. Примерно через сто лет снова наступали перенаселение и голод, снова начинались восстания. И история повторялась в ритме демографических циклов.

— Нельзя ли чуть подробней о теории Мальтуса? Многие, особенно пожилые, люди в силу известных причин и имени-то этого не слышали. В чём суть мальтузианства, если совсем просто?

— Речь идёт о том, что когда людей мало, а земли много, то крестьяне могут пахать, сколько хотят, у них много пищи, много зерна, много мяса, они живут хорошо. Когда население увеличивается, то эта идиллия заканчивается. Это называется «аграрное перенаселение». Простой, широко используемый термин.

Аграрное перенаселение приводит к регулярно повторяющемуся голоду, который, в свою очередь, провоцирует массовое социальное недовольство, попытки реформ. В конечном счёте начинается революция, свергается правительство, а после этого — гражданская война, голод, тиф, эпидемии...

Это, так сказать, традиционная интерпретация мальтузианских демографических циклов. Американский историк и социолог Джек Голдстоун несколько усложнил теорию. Он рассматривал влияние перенаселения не только на народные массы, но и на элиту, и на государство. Мои работы, в общем, продолжают исследования Голдстоуна. Вместе с другим американским исследователем Питером Турчиным мы описали несколько демографических циклов в европейских странах. Эта книга — «Вековые циклы» — в 2009 году была опубликована в издательстве Принстонского университета.

— Можно ли подвести под эту теорию нашу Октябрьскую революцию?

— Вполне. Крестьяне центральных районов страдали из-за перенаселения и малоземелья, и они восстали, чтобы поделить земли помещиков. Генерал Деникин потом писал, что единственный вопрос, который брал крестьян за живое, — это вымученный, выстраданный вопрос о земле. И Ленин дважды подчеркнул эту фразу в книге Деникина. Случилось то, что объективно должно было случиться. И власть диктатуры, установившаяся после революции, — тоже закон истории. В условиях всеобщего кризиса только жестокими методами можно навести порядок. Ждать сразу после революции либерального режима бессмысленно.

Выявление подобных объективных законов делает невозможным обвинение каких-то политических партий в тех или иных событиях. Зима всё равно приходит. Понимаете, это закон природы. Так и революции приходят согласно закону демографических циклов. Это фатализм в большой степени, но и в нём есть своя польза: к зиме ведь можно быть готовым.

Для математиков очевидно, что теория Мальтуса — это распространение на человеческое общество экологических закономерностей, которые, в свою очередь, описываются математическими уравнениями. Мне удалось несколько модифицировать эти уравнения, приспособив их к специфике земледельческой популяции, и получить довольно точную математическую модель демографического цикла в Китае эпохи Хань. Мой учитель академик Николай Николаевич Красовский воспринял эту теорию как нечто вполне естественное, и в отзыве на мою кандидатскую диссертацию по истории отметил, что «работа заслуживает одобрения как образец работы методами экспериментальной математики». Для математиков весь мир является сферой приложения их науки, и они не видят ничего особенного в том, что история тоже описывается дифференциальными уравнениями.

— А как вы переквалифицировались из математика в историка?

— Когда я был аспирантом и ассистентом, у меня было много свободного времени. Матмех УрГУ располагался этажом выше истфака, и всё свободное время я проводил на истфаке. Слушал лекции тамошних преподавателей, узнавал, что нужно читать, и занимался в читальном зале. История была моим увлечением, и я никак не мог заставить себя заняться математикой. Но, в конце концов, пришлось доказывать теоремы и защищать диссертацию. Одна моя теорема получила известность, академик Осипов (бывший президент РАН) хлопал меня по плечу и говорил: «Хороший результат, Серёжа». А я в это время как раз шёл на истфак. В конце концов, когда мои исторические труды вышли в свет, Красовский прочитал их и сказал главе уральских историков Вениамину Васильевичу Алексееву: «Ну забери ты его». Большие учёные — они как отцы семейства, по-отечески заботятся о своих «детях», даже когда те становятся непослушными.

— Везде не любят чужаков, и особенно в историческом сообществе настороженно относятся к попыткам загнать такую тонкую материю, как история, в жёсткие математические модели. Как вам удалось преодолеть предубеждение против ваших методов и отчуждение со стороны профессионального сообщества?

— Да, в Институте истории и археологии мне поначалу пришлось тяжело. Один «настоящий» историк кричал на обсуждении моей докторской диссертации: «Он не историк, он — математик!». Однако многие заинтересовались моими методами и стали меня поддерживать. Это было время перемен, и ведущие историки искали новые идеи и методы. Академик Алексеев всё это понимал и всегда меня поддерживал.

— Как я понял из разговоров с вами, у вас достаточно рано возникло критическое отношение к советской исторической науке. Как учёный вы сохранили себя потому, что времена «единственно правильного учения» отсидели в математике и пришли в историческую науку, когда идеологические шоры начали ослабевать?

— Да, именно так и было. История была моим увлечением со школьной скамьи, но меня вовремя предупредили, что с моими идеями на истфаке нечего делать. В итоге я поступил на матмех УрГУ, но продолжал свои исторические занятия. У нас был маленький кружок, где мы спорили об истории и о политике — ведь они непосредственно связаны. Это плохо кончилось, нами заинтересовался КГБ, и нас стали таскать на допросы. Перекрёстный допрос — малоприятное занятие, когда тебя трясут и запугивают часами, а в КГБ были хорошие мастера этого дела. Я до сих пор помню их имена. Так что историей тогда было заниматься небезопасно.

— Мало того, что вы стали опасным мальтузианцем, так ещё и «подхватили» теорию диффузии, которая развивалась исключительно на Западе и отрицалась отечественной наукой. В чём её суть, и каков ваш вклад в это направление?

— В соответствии с этой теорией развитие человечества определяется фундаментальными техническими открытиями. Эти открытия дают народу-первооткрывателю решающее преимущество перед другими народами и порождают волну военной, экономической, культурной экспансии.

В какой-то стране совершается фундаментальное открытие, чаще всего это открытие, применимое в военной сфере. Оно делает народ могущественным, и он начинает военную экспансию, растекается волна завоеваний, которая сметает государства и распространяется очень далеко. В новых государствах, которые основаны завоевателями, правящим классом являются они сами, а покорённые туземцы становятся крестьянами, часто — просто рабами, иногда податными крестьянами. Остальные государства, которые не завоёваны, вынуждены заимствовать оружие захватчиков как можно быстрее, чтобы остановить их.

И дело в том, что заимствуются одновременно и остальные культурные элементы, то есть привычки, обычаи, социальный строй — всё заимствуется у завоевателей заодно с оружием. Такая диффузионная волна движется по миру, и история полна таких вот волн, которые связаны с появлением нового оружия.

— Могли бы вы проиллюстрировать данные высказывания?

— К примеру, у норманнов было своё фундаментальное открытие, новое оружие — это был драккар, или дракен, как его называли. Этот корабль был способен преодолевать моря и ходить далеко по рекам, его можно было перетаскивать через пороги. Драккары позволяли сосредоточить большие силы в одном месте. Скажем, флотилия из ста таких кораблей неожиданно пристаёт к берегу. Это примерно пять тысяч человек, они создают большое численное преимущество в одном месте и грабят территорию. Если появится противник, превосходящий числом, они просто возвращаются на суда и плывут дальше. Они грабили Европу, но не смогли там закрепиться, потому что у противников была рыцарская кавалерия. А в Восточной Европе не было рыцарской кавалерии. Захватчикам противостояло почти безоружное население, плохо вооружённые славяне.

Другой пример — диффузионная волна, порождённая появлением лёгкой артиллерии. Первые «полковые пушки», которые можно было быстро перевозить по полю боя, появились в Швеции при короле Густаве Адольфе. Это вызвало волну шведских завоеваний, в своих походах шведы доходили до Мюнхена, Кракова, Нарвы. Государствам, подвергшимся этим нашествиям, не оставалось ничего иного, как быстро заимствовать шведские пушки и строить металлургические заводы. Вот так после Нарвы появилась уральская металлургия, а потом был построен город Екатеринбург.

— И много ли в российской науке приверженцев изучения истории с помощью математических моделей?

— В МГУ создана кафедра исторической информатики. Нашему знаменитому историку академику Ивану Ковальченко было немало лет, когда он в одной аудитории со студентами начал изучать математическую статистику. Именно по его инициативе в Институте истории Академии наук СССР была открыта лаборатория по применению математических методов и вычислительной техники.

Сергей Нефёдов (справа) получает премию «Общественная мысль — 2008». Фото из личного архива.

— Чем объяснить тот факт, что вами написано много учебников по истории и среди них ставшая бестселлером «История Средних веков»?

— Мой друг, Володя Козлов, зав. РОНО (районный отдел народного образования. — Авт.) и большой новатор по части педагогики, пригласил меня преподавать историю в один из новых колледжей. Старые учебники уже не годились, новых не было, и мне пришла в голову идея написать «мальтузианский» учебник. Конечно, нужно было написать учебник так, чтобы его читали, — то есть по возможности увлекательно, в художественной форме. Опыт получился удачным, первый тираж вскорости разобрали, а потом одно московское издательство предложило мне написать продолжение.

В 1994 году учебник был издан на деньги РОНО под названием «История Древнего мира» — и 10-тысячный тираж разошёлся очень быстро. Закупившее часть тиража московское издательство «Владос» попросило меня написать продолжение «учебного курса», и в 1996 году в Москве вышли в свет сразу три тома: переизданная «История Древнего мира», а также «История Средних веков» и «История Нового времени». Общий тираж издания был по теперешним временам огромным: 150 тысяч экземпляров. Книги были замечательно иллюстрированы графикой старых мастеров, хорошо передающих описываемую эпоху.

— Но коли у вас такой большой опыт в написании курсов школьной истории, поделитесь своим мнением относительно концепции единого школьного учебника по истории, обсуждение которой началось первого июля. В чём, вообще, проблема такой работы?

— Беда в том, что история преподаётся, начиная с четвертого класса. А реальная история полна грязи, крови, и если мы тут начнём говорить всю правду, то ещё неизвестно, кто из наших детей вырастет. Правда истории — на самом деле жестокая, циничная правда.

Вот, к примеру, монголо-татарское нашествие — это же жуткий пример массового геноцида, когда было вырезано 90 процентов населения Руси. Это мы знаем по школьным учебникам. Я хорошо помню, как мы переживали всем классом, когда учитель рассказывал об этом. Но в наших учебниках не пишут, что русские отомстили татарам и выжгли таким же образом Казанское ханство. Зато это хорошо знают татарские школьники — у них другие учебники.

— Как бы вы объяснили норманнскую теорию происхождения Киевской Руси, о которую столько копий сломано? Согласны ли вы с тем, что государственность славянам принесли варяги, которых называли ещё викингами? С чем, к слову, не спорят в Англии — там признают, что их государство создали именно последние.

— На самом деле это не теория, а истина, что Русь была завоевана варягами, викингами. Это всё очень хорошо известно профессиональным историкам по арабским источникам, и можно всё прочесть, например, у Ключевского.

Мало того, что они завоевали Русь, они ещё и просто охотились на людей, в основном на молодых женщин, и продавали их в Булгарию. Войны-охоты устраивали. Разве это можно описать в школьном учебнике истории? По моему убеждению, нет. А история полна подобных примеров, которые унижают достоинство народа и просто растаптывают патриотический дух.

— Есть такая точка зрения, что в любой области знания науки ровно столько, сколько в ней математики. Согласны с этим?

— Безусловно. Математика — только язык, но если наука претендует на то, чтобы в ней была хоть какая-то точность, она должна этим языком воспользоваться. В наше время, глядя на то, как перекраивают историю, многие перестают считать её настоящей наукой. Но я верю, что благодаря вмешательству математики история со временем приобретёт необходимую точность и достоверность.

С женой возле египетских пирамид. Фото из личного архива.