Президент России Владимир Путин во время послания к Федеральному собранию заявил, что «Россия к 2025 году должна увеличить ВВП на душу населения в полтора раза». Соответственно ежегодно ВВП должен расти на 6 процентов. Научный руководитель Финансового университета при Правительстве РФ Дмитрий Сорокин, который участвовал в разработке многих экономических программ Правительства, объяснил «Областной газете», откуда взялись эти цифры.
— Уровень 6 процентов роста в год должен обязательно быть, — поясняет Дмитрий Сорокин. — Расчеты показывают: для того, чтобы иметь средства на замену изношенной материальной базы от ЖКХ до технологического оборудования и тому подобное прирост ВВП должен составлять порядка 2–3 процентов в год. Для обеспечения развития, в том числе и в социальной сфере необходимо иметь ещё 2–3 процента. Отсюда и возникает цифра в 6 процентов. 2–3 процента — это критически мало, мы сможем в лучшем случае лишь поддерживать нынешний уровень, но обеспечить рост не получится. Президент России Владимир Путин в послании Федеральному собраниюсказал по-другому: «К 2025 году надо увеличить ВВП в 1,5 раза в расчёте на душу населения». Если посчитать, то при неизменном населении, как сейчас — 146,8 миллиона человек — то получается 5,2 процента. Но с учётом прироста населения мы опять-таки выходим на показатель около 6 процентов в год. Отсюда возникает всё остальное: чтобы иметь такой рост, нам необходимо довести долю инвестиций в развитие, минимум до 25 процентов от ВВП. Сегодня у нас чуть более 21 процента от ВВП, и этого мало.
— Но если её увеличивать, надо будет за от чего-то отнять?
Вторая часть инвестиций — это потребление, от потребления отнимать нельзя, это то, что называется человеческим капиталом. Реальный рост сейчас возможен только за счёт роста производительности труда. Расти за счет привлечения дополнительных рабочих рук невозможно. В силу демографических причин в ближайшие годы у нас будет сокращаться трудоспособное население, а миграционный потенциал стран ближнего зарубежья также исчерпан. Единственное, за счёт чего можно увеличить темпы роста экономики — повышение производительности труда в расчёте на одного занятого.
— Это возможно технологически?
— Возможно. Мы знаем, что отстаём по производительности на одного занятого в базовых отраслях, таких как промышленность и строительство в два, три раза. Значит технологически это решаемая проблема. Отсюда задача поставленная Президентом: обеспечить прирост производительности труда в базовых отраслях до уровня 5 % в год. Решим ее – обеспечим требуемый прирост ВВП. Кстати, тогда снимается вопрос, надо ли увеличивать пенсионный возраст.
— Если эти цифры не будут достигнуты, какие это повлечёт последствия в долгосрочной перспективе?
— Это не в долгосрочной перспективе, а в среднесрочной перспективе….
— А с каким горизонтом?
— Три, пять лет. Я объясню, в чём дело. Опыт, в том числе Советского Союза, показал — можно иметь мощный ВПК, но если вы технологически отстаёте в экономике, то рано или поздно вы не выдержите. Если мы проиграем в эффективности экономики, нас ждёт банкротство корпораций и их расчленение как при всяком банкротстве, но речь, как вы понимаете, будет идти о стране.
У нас нет проблем с тем, что строить, у нас нет проблем с технологиями — технологические заделы у нас имеются. Надо, чтобы эти технологии перешли со стендов, которые показывают на инновационных выставках, в реальную действительность. Ключевая проблема в том, что ни частный, ни государственный сектор не проявляют интереса к использованию новых технологий. С 2000 года не меняется доля предприятий, которые осуществляют технологические нововведения в промышленности: согласно всем статистическим данным она не превышает 10 процентов.
— А сколько должно быть?
— Каждое второе предприятие, и эта цифра взята не с потолка. Мы видим, как развивается экономика стран-технологических лидеров, уровень их инновационной технологической активности составляет 40–50 процентов. Именно такие задачи мы и ставили в стратегиях и государственных программах развития до 2020 года, но они не были выполнены.
— Почему?
— Те, кто это должен осуществлять — предприниматели, неважно, государственный это или частный сектор, не заинтересованы в этом в силу ряда причин.
— Можно подробнее узнать, какие это причины?
— Зачем предпринимателю нужны новые технологические решения? Очевидно, что не просто так, от нечего делать… Ответ экономическая наука знает достаточно давно. Еще в 1720 году писалось, что предприниматель внедряет новые технические решения для того, чтобы по отношению к конкуренту сделать новый продукт дешевле. Конкуренция заставляет, экономически этот вопрос понятен, это один из инструментов конкурентной борьбы.
— У нас нет конкуренции?
— Это неправда, у нас есть конкуренция, она у нас идёт вплоть до применения «динамита», как говаривал Владимир Ленин. Проблема в том, чтобы использовались инструменты, обеспечивающие технологическое лидерство, позволяющее создавать принципиально новые продукты лучшего качества и с меньшими затратами. Но у этого инструмента есть две проблемы.
Во-первых, новые технологические решения — это всегда достаточно дорого. Давайте вспомним картину Ильи Репина «Бурлаки на Волге», бурлаки, позади них баржа, а совсем далеко виднеется пароход. Паровой двигатель в то время, когда Репин писал свою картину, был уже достаточно давно изобретён. Причём придумали его у нас, на Горноалтайском заводе. Из этого достаточно простой вывод — дешёвая рабочая сила — враг технологического прогресса. У нас она, к сожалению, дешевая, на это обратил внимание Глава государства.
Вторая проблема состоит в том, что новые технологические решения достаточно рискованный инструмент. Кажется, Президенту Франции Франсуа Миттерану приписывают фразу: «У предпринимателя есть три способа банкротства: один быстрый — это казино, второй приятный — это женщины, но третий самый надёжный — нововведения». Из ста инноваторов только один становится Биллом Гейтсом, остальные прогорают. Сто лет назад Карл Маркс написал: «Предприниматели-пионеры в большинстве своем терпят разорение». Если есть другие, менее рискованные и более дешёвые инструменты, то будут использоваться именно они.
— Что делать с этими проблемами, тормозящими развитие страны?
— Это научная проблема и есть разные ответы. Лучше это пояснить на примере: представьте себе, что в феврале 1917 года правительство Николая II пишет прекрасную экономическую программу, замечательную и научно обоснованную «О выводе России из системного кризиса». Не было бы февральской революции!
— Была бы.
— Почему? Потому что центральная власть к тому времени себя настолько дискредитировала в глазах общества, что ей никто не верил. И дело не только в тех трёх монархистах, которые приехали диктовать текст отречения — все командующие фронтами подписали телеграмму «Николай, отрекись!». И это происходило в воюющей стране. Вот почему президент США Франклин Рузвельт проводил вечерние беседы у камина по радио, объясняя нации суть экономических реформ, проводившихся в стране. Поэтому он остался одним из немногих в истории, избравшись на третий срок, возможно, его бы выбрали и в четвёртый раз.
В 2015 году отмечался юбилей косыгинской реформы, это была первая попытка перейти на рельсы рыночной экономики. Если смотреть на цифры — рывок начался в 1966 году, когда по принципам реформы Алексея Косыгина работали всего 1,5 процента всех предприятий в СССР. Всего 200 предприятий, а рывок сделала вся экономика, включая строительство, где никаких реформ не было вообще.
— Почему это произошло, люди поверили?
— Да, люди поверили и нашли скрытые ресурсы и вот — рывок. Именно поэтому я утверждаю — все наши экономические меры, даже очень хорошие и правильные меры, не дадут немедленного эффекта. А нам нужен немедленный эффект, прямо сегодня, здесь и сейчас. И достигнуть «сейчас» можно не методами экономического воздействия, а только тогда, когда люди поверят, что что-то можно изменить.
