Шаровая молния

Сегодня исполняется 70 лет генеральному директору Свердловского театра музыкальной комедии Михаилу Сафронову. Год вообще получился для него знаковым: 40 лет в театральной сфере, 20 лет у руля Музкомедии. И всё это – в Год театра! Согласитесь, неслучайное совпадение…

Прямо перед нами из кабинета Михаила Вячеславовича выходит толпа, не прекращая обсуждение. «Проходите, – говорит Сафронов. – Мы только-только вернулись с «Золотой маски», показывали «Орфей и Эвридику» на сцене «Геликон-Оперы», а здесь накопилось много вопросов».

А на столе директора лежат материалы с недавнего «Театрального марафона»: именно на сцене Свердловской музкомедии прошла сама торжественная церемония передачи символа Года театра. «Да, мы ещё от этого не отошли», – смеётся Сафронов.

Переломный момент – «Гамлет» Смоктуновского

– Часто замечаем: когда что-то происходит, ваш театр – в центре событий.

– Есть такое, да. Помню, когда когда меня только назначили директором Музкомедии, Саша Колотурский сказал: «Да, тяжело будет на одной улице с Сафроновым работать» (смеётся)… Он на тот момент уже был директором филармонии. А когда-то я его на работу брал – в управление культуры облисполкома… Так что да, есть у меня что-то такое в характере, что не даёт остановиться, сидеть на месте. Бывший вице-мэр Екатеринбурга Михаил Матвеев прозвал меня «Шаровая молния». Прозвище привязалось – значит, меткое! Вот, пытаюсь соответствовать. Я всегда таким был, с самого детства.

– Родились вы в Ирбите – городе с богатыми театральными традициями. Помните своё первое впечатление от театра?

– Трудно сказать, мне кажется, у меня всё детство – сплошное театральное впечатление. Учась в школе, я ходил в совершенно замечательный Дом пионеров и школьников. И там был пионерский цирк на сцене, куда меня взяли ковёрным, то есть клоуном! А потом, уже классе в восьмом-девятом, я попал в большой драматический коллектив при Ирбитском мотоциклетном заводе. Вообще-то он был не детский, но меня туда взяли «по родственным связям». Я там играл роль юноши, влюблённого в девушку. Помню очень хорошо: городской парк культуры и отдыха, открытый театр, и мы по субботам и воскресеньям давали этот спектакль – «Любовь Ани Пистоленко». Я сроду не играл на музыкальных инструментах, а тут мне дали гитару, и я там что-то на ней бренчал! Вот оттуда у меня любовь к театру.

Ну и конечно, я не пропустил ни одного спектакля Ирбитского драматического театра. Будучи школьником, пытался попасть на постановки, которые запрещены к показу детям до 16 лет. Например, тогда шла «Барабанщица» по пьесе Афанасия Салынского – про девушку, которая в тылу врага вредила немцам. Там была сцена, как она в купальнике танцевала на столе – так вот поэтому детей и не пускали! А я пробирался. Это было непросто. Раньше в театре продавали книги, и причём самые самые лучшие: романы, издания по по искусству. Я помогал их таскать, а потом оставался тайком и смотрел спектакль. Хулиганом был!..

– А дальше вы оказываетесь в Минске… Непредсказуемый поворот сюжета!

– …Последний экзамен. Рассуждаем, кто куда хочет поступать. А мне что рассуждать – я точно знал, что поступать буду в театральный. Вопрос – в какой? Знаете, я как сейчас помню этот справочник для поступающих в вузы в 1966 году. И там 13 страниц – творческие вузы! Я решил – вот на какой странице сейчас пальцем ткну, туда и еду. Ткнул, попал – «Белорусский государственный театрально-художественный институт, город Минск, проспект Ленина, 47».

Прихожу домой, говорю: еду в Минск. У матери истерика, отец-за ремень (смеётся). Но я на своём настоял, характер был… Родители переживали – как же я поеду, я ведь сроду нигде не был, кроме Свердловска с классом, да ещё раз в Куйбышеве (ныне – Самара), и то отстал от поезда и учительнице тоже пришлось остаться, чтобы меня искать: та ещё эпопея была… Нашли среди соседей знакомых, у который были в Минске родственники – чтобы на первые дни как-то приютили. А потом мне дали общежитие: и папа, и мама у меня были рабочими мотоциклетного завода.

– И родители не возражали, что вас потянуло в творческую профессию?

– Я ведь практику проходил на заводе, сборщиком. Мотал гайки. Но родители мне сами говорили – надо учиться! Да я и сам хотел. А вообще… знаете, перелом в моей жизни произошёл после того, как я посмотрел фильм «Гамлет» с Иннокентием Смоктуновским. Это было очень сильное эмоциональное потрясение, катарсис. Невозможно так сыграть! Раньше продавались во всех киосках «Союзпечати» открытки с актёрами, и я купил все со Смокутновским в роли Гамлета, у меня ими была увешана вся комната… Понимаете, что-то же произошло во мне, в моей душе? После этого решил – всё, буду артистом. И родители мой выбор приняли.

Месяц сидел на репетициях Любимова

– Вы поступили на актёрский факультет, но закончили всё-таки режиссёрский.

– Да, поступил я с первого захода, причём ещё и на совершенно уникальный курс: его набирали два народных артиста Советского Союза, самые знаменитые актёры Белоруссии, звёзды Национального академического театра имени Янки Купалы (старейший театр Белоруссии. – Прим. авт.) – Борис Викторович Платонов и Глеб Павлович Глебов. На меня глянули: «Ну это ж вылитый Тёркин!». Но артист из меня не получился, да и голосовые данные не сильно крепкие… В институте мне порекомендовали перейти на режиссёрский, и я с огромным интересом так и сделал. Только потерял два года, потому что перешёл снова на первый курс… Но так как большинство предметов у меня были сданы, два года я балдел.. Ну как балдел – меня тут же избрали секретарём комитета комсомола института, потом председателем профкома… Видимо, эта организаторская жилка у меня была с самого начала. По уши был в работе. А что такое вуз – это ж 450 человек! И два факультета – художественный и театральный. Я тогда очень тесно общался с художниками. Конечно, меня это развивало, наполняло… Я был счастливый человек. Да, я не стал режиссёром, но я ни капли не жалею о том, что из меня в итоге вышло (смеётся).

– Помимо общественной работы, чем ещё студенчество запомнилось?

– Практикой. Она у нас была «созерцательной» – то есть мы просто должны были наблюдать, как работают мэтры. И я – представьте себе! – месяц сидел на репетициях на «Таганке» у Любимова. То есть видел, как рождается его «Гамлет». Испытать это – вы представляете? И ещё на практике работал в театре Сатиры, там ставили «Бронепоезд 14/69». Вот так я мотался между репетициями, и, конечно, очень многое почерпнул для себя в плане организации процесса.

– Кажется, что в Белоруссии всё складывалось хорошо. После армии вас взяли на работу обратно в институт. Но вы всё же вернулись домой…

– Да, вы правы – там всё сложилось очень хорошо, потом меня взяли на работу в ЦК комсомола Белоруссии, в студенческий отдел. А родители – в Ирбите… Каждый праздник я всё равно – к очагу. Как сейчас помню – 33 рубля, это до Свердловска. А отсюда ещё до Ирбита добраться надо. Каждый приезд – чемодан подарков. В Белоруссии всегда жили получше – ну достаточно сказать, что колбасы на прилавке лежало видов 17–20. Конечно, хотелось привезти что-то, порадовать родителей. Так и мотался. Не наездишься… И я попросился, чтобы меня перевели в Свердловский обком комсомола. Нашлось мне тут место, перевели в Свердловск – в отдел пропаганды и культурно-массовой работы. И я был счастлив.

Три театра Михаила Сафронова

– А дальше начался театр. Вы трижды переживали этот момент: впервые заходили в театр, который вам предстояло возглавить. ТЮЗ, Драма, Музкомедия…

– Да, мне осталось ещё куклы освоить и оперу – всё остальное в жизни было (смеётся)! Начиналось всё с ТЮЗа – тогда наш Театр юного зрителя имени Ленинского комсомола только-только получил премию имени комсомола. И вот – говорят, надо возглавить. Меня сделали самым молодым директором театра в Советском Союзе… В первый день я шёл, конечно, с дрожащими коленками. 26 лет – и такой большой театр, который гремит на всю страну! До меня там работали такие мэтры – Ирина Петрова, Юрий Жигульский… Это невероятная ответственность. Но как-то сразу люди меня приняли, мы были, что называется, на одной волне. Много ездили: по комсомольским стройкам, к морякам во Владивосток, в Забайкалье к пограничникам. Ни одно лето не сидели дома.

Потом меня на год забрали в отдел культуры Свердловского обкома КПСС, и я имел счастье работать там с Борисом Николаевичем Ельциным. Потом возглавил управление культуры администрации Свердловской области, сейчас это бы называлось «министр культуры». Я там проработал без малого 11 лет – и это бесценный опыт: нет ведь в области места, куда бы я не доехал. Мы всё изъездили с Эдуардом Эргартовичем Росселем, в ту пору – председателем Свердловского облсовета. Многие вещи, которые мы придумывали, были прорывными – а быть родоначальником всегда интересно.

Затем была выборная кампания, во время которой я поддержал Алексея Леонидовича Страхова, он тогда был главой администрации области. Ну а как я мог его не поддерживать, мы столько проработали с ним в одной команде! Но к власти тогда вновь вернулся Россель, а меня забрали в Москву, возглавлять Управление региональной национальной и культурно-досуговой политики Минкульта. Всё у меня там складывалось нормально, но поработал я в столице совсем немного – приехала наш свердловский министр культуры Наталья Константиновна Ветрова и попросила меня принять наш Театр драмы. Я даже пол секунды не думал. Готов, говорю, завтра же. Я был очарован этим театром, всем сердцем его любил, хорошо знал коллектив. Да и снова судьба сложилась так, чтобы я вернулся домой, а значит – так нужно.

– В Драме вы задержались на три года, а затем, наконец, в вашей жизни появляется главный театр вашей жизни – Музкомедия. Вы к тому моменту – человек с огромным опытом, за плечами руководство двумя крупными театрами, работа на посту министра, потом федеральный Минкульт… С каким чувством шли сюда?

– Ну, прежде всего надо казать, что уходить из Драмы было непросто. Там сложился очень мощный коллектив, там работали величайшие актёры, у нас были прекрасные отношения… И мне тяжело, и им тяжело. И они вполне могли какую-нибудь авантюру совершить, чтобы не пустить меня. Но там моим замом работал Юрий Махлин. И коллектив его тоже очень уважал и ценил. И вот когда я сказал, что после меня остаётся он, все это приняли – мне было на кого оставить театр, поэтому мой уход получился относительно безболезненным. Я почувствовал: всё вяжется, всё складывается.

… А как пришёл сюда… Да, я помню этот день очень хорошо. Трясся весь, как никогда не трясся. Понимал – иду в коллектив, каких в стране больше нет. Меня звали «антикризисным менеджером» – тут вроде бы как назревал кризис. Не знаю. Для меня Музкомедия всегда была чем-то особенным, возвышенным – всё-таки семь-восемь народных артистов, 25 заслуженных – этого не бывает просто так. Владимир Акимович Курочкин этот театр собирал по крупицам, каждый актёр – бриллиант, Кирилл Савельевич Стрежнев продолжил пополнять актёрскую коллекцию, и к моему приходу здесь сложился отличный коллектив, где есть преемственность поколений, для многих Свердловская музкомедия – театр-бренд, и конечно, мне было страшновато. Меня представили Эдуард Эргартович и Наталья Константиновна. И – раздался шквал аплодисментов. Я почувствовал – значит, тут я тоже пригожусь. Буду полезен… И вот – идёт двадцать первый год, как я здесь.

– Получается, в этом году вы отмечаете 40 лет творческой деятельности, двадцать лет – как вы на посту директора Музкомедии, 70 лет – вам. Да ещё и в Год театра! Для вас важны такие круглые даты? Подводите ли итоги?

– Да, символично получилось… А чтобы подводить итоги, надо ставить точку. А я не планирую! Артистов из театра выносят вперёд ногами – это не зря ведь так говорят. Буду работать до последнего. Я счастливый человек – со мной контракт продлили ещё на пять лет – значит, верят мне, невзирая на возраст. Я ни одного прожитого дня не жалею.

Конечно, за эти двадцать лет можно было бы новое здание построить, у нас есть большая проблема с площадями. Но это минимум 4–5 миллиардов. Причём нам же надо, чтобы вот на этом самом месте – мы ведь привыкли быть в самом центре, чтобы нас видели из окна каждого проезжающего трамвая. Это очень важно – быть там, где сердце города. Кстати, Аркадий Михайлович Чернецкий и Борис Николаевич Ельцин рассматривали для нового здания место, где сейчас бизнес-центр «Высоцкий». Думали сделать там театр с выходом на зону Центральной гостиницы. Красиво бы получилось… Но – нет, наше место всё-таки здесь – оно счастливое.

«Я против директорского театра»

– Несколько лет назад театр взял курс на так называемые серьёзные спектакли? Ведь вы сознательно ушли только от развлекательного жанра, а это большой риск…

–  Я приверженец того, чтобы совсем не обязательно был битком набитый зал. Кто-то считает, что это здорово – карман у театра набит. Но если зритель с холодным носом вышел из зала – зачем это нужно? Если мы до него не достучались, а он вообще пришёл только за компанию… Поэтому я против коллективных походов в театр. Это пошло ещё с ТЮЗа. Если к нам приходили классом, мы продавали билеты так, чтобы они сидели на разных местах – в этом ряду три места, в этом ряду два и так далее. Потому что человек, пришедший в театр, должен сопереживать тому, что происходит на сцене, а когда ему важнее косичка соседки или смартфоны – сегодняшняя беда – это совсем другая история. И речь не только о молодом поколении. Когда мы проводили онлайн-обсуждение спектакля «Бернарда Альба», одна женщина из зала встала и говорит: «Зачем вы нам это показываете? Зачем эта повешенная актриса?». Режиссёр её спрашивает: «Вы читали произведение?» А она ему – «Зачем? Я пришла смотреть». Понимаете, неважно, сколько человек сидит в зале. «Белая гвардия», «Анри», «Яма», «Казанова» – пусть на эти постановки придут только те, кто действительно хочет этот материал послушать и разделить его с нами. Это дороже во сто крат.

– Часто как зритель пересматриваете спектакли вашего театра?

– Я не пропустил ни одного спектакля «Екатерина Великая» – кроме дней, когда был в командировке. Он мне безумно дорог. Тем более что режиссёр Нина Чусова работает в Москве, и я как продюсер этого спектакля стараюсь следить, чтобы всё задуманное выполнялось. Я знаю каждую интонацию, каждую мизансцену буквально до сантиметра. И если что-то не так, назавтра будет разбор полётов (смеётся).

– Сегодня даже на государственном уровне идут дискуссии о разделении функций директора и художественного руководителя театра. Вы какой точки зрения придерживаетесь?

– Все 40 лет придерживаюсь одной позиции – я против и директорского, и режиссёрского театров. Я – за художественного лидера. Не будь у нас Кирилла Стрежнева, я бы не смог работать в этом театре. Мы с ним можем разговаривать на полутонах, полунамёках – и понимаем друг друга. Перед тем как взять какое-то произведение, знаете. как мы это промнём? Так, что с этого материала, да и с нас пот капает!

Просто каждый должен заниматься своим делом, а то получится как в басне про лебедя, рака и щуку. И если художественный лидер несёт полную ответственность за выход на сцену, у него не должно быть больше никаких проблем. Директор в театре существует для того, чтобы создать необходимую атмосферу творческим людям. Конструкции не так сварили, тканей нет, цеха не работают… Моя задача – снять с худрука все эти вопросы. Но и директор-режиссёр – это неправильно. Ему не с кем будет договариваться, а значит, обязательно будут ошибки.

– Насколько глубоко вы погружаетесь в процесс? Ходите сами в цеха, общаетесь ли с людьми? Или ваша задача отладить работу так, чтобы уже не приходилось подключаться?

– Вопрос хороший. Надо посчитать за счастье, если процесс идёт. Я очень рад тому, что в этом кабинете можно выяснить всё. Если мне говорят, что артисты не хотят у кого-то гримироваться или кто-то из гримёров наплевательски к причёскам относится – иду, выясняю. Но в основном команда такая, что если кто-то что-то приносит, стараюсь в этом кабинете ментально разрулить. Чтобы больше не было этой ситуации. Театр – это как одуванчик: один шёл, дунул – пол-одуванчика нет, а одуванчик-то хороший был… Я всегда говорю: в театре надо бояться гегемона, а это артист. Надо создавать такие условия, чтобы гегемон всегда был доволен. Если рабочий класс недоволен, то что? Революции.

– Тем более что любая творческая среда – это интриги…

– Я счастливый человек. Ни в одном из этих трёх театров я не испытывал больших проблем. Хотя, к примеру, в Драме даже была забастовка, когда на месяц задерживали зарплату. Но это были времена, когда людям по полгода не платили! Один актёр закрылся в гримёрке и устроил забастовку. Но это исключение из правила. За мои 40 лет что-то подобное было лишь два-три раза.

– С чем чаще всего приходят к вам в кабинет?

– Мало денег. Это не секрет – нормальные люди в театре не работают. Вы меня извините, но любой гримёр сегодня в салоне красоты будет в два-три раза больше получать. Но она любит это дело. В театре она не марионеток обслуживает, которые приходят ногти по полметра точить и приклеивать, а создаёт образ! В театре вообще работают сумасшедшие люди. Взять машинистов сцены. Они лопатят такое количество металла! И получают свои 40 тысяч рублей – на заводе, скорее всего, за работу полегче они будут получать больше. А в театре ещё и режим – не режим: спектакль нужно разобрать-поставить, а наутро ещё проверить – каждый болтик закрутить.

Про актёров меня всё время спрашивают – почему они стремятся заработать лишнюю копейку на стороне? Потому что не хватает, и эти 5–7 тысяч, которые они заработают на телевидении или где-то ещё, лишними точно не будут. Например, актриса Римма Антонова – когда шла по проспекту, каждый второй оглядывался – идёт артистка! Самосознание было такое – ты должна себя нести, ведь на тебя смотрят люди, которые завтра, возможно, придут в театр. Штиль у них такой высокий – во многих актёрах, не хочу сказать во всех. Это тоже очень важно.

– ВЦИОМ в недавнем опросе ко Дню театра приводит цифру – каждый пятый россиянин никогда не был в театре. А Владимир Машков в передаче у Познера и вовсе заявил, что сейчас лишь один процент от нашего населения ходит в театр. Всего один! Так есть ли будущее у театра? Если да, то какое оно?

– Я не верю в эту цифру. Наш театр зарабатывает 80–90 миллионов в год, хотя тратим, конечно, больше. Кто бы что ни говорил, театр никогда не погибнет, это искусство – вечно. Так же как не исчезнет и оперетта: пока что есть те, кто её безумно любит. Знаете сколько жалоб к нам приходит, если в году мы не ставим хотя бы один такой спектакль?Да и композиторского фонда хватит и на нашу, и на вашу жизнь.

– Михаил Вячеславович, не можем не спросить, где находится любимое ваше место в театре и где его сердце?

– Вообще нет такого места в театре, где бы я не был, но сердце – это, конечно, сцена. Если же говорить о том, где я получаю истинное удовольствие – это 14-й ряд, центр. Мы привыкли, что для самых важных гостей оставляют нулевой ряд, но именно на последнем ты видишь картинку во всей красе, да и акустика замечательная – порой даже подумаешь, неужели это в нашем зале, неужели это наш оркестр? Ну и физически не получается весь спектакль смотреть, поэтому я очень люблю зайти в левую дверь и постоять и посмотреть с последнего ряда, как идёт спектакль.

– В интервью вы часто называете театр кафедрой жизни. А какой вам главный урок преподал театр?

– Театр мне подарил самое важное – понимание того, что если этот аппарат болит (Михаил Вячеславович показывает на сердце), значит, ты общаешься с настоящим искусством. Когда смотришь кино, ты понимаешь, что все страдания уже позади, и ты ничем не можешь помочь. В спектакле не так. В театре от того, как ты дышишь, как ты аплодируешь, какую атмосферу в зале создаёшь, зависит, какая отдача будет от артистов. Театр научил меня сопереживать. И я такой восторженный ухожу после спектакля, если моё сердце болит!

• Свердловский театр музыкальной комедии

  Дата основания: 8 июля 1933 года. В 1933 году быстрыми темпами развивался завод «Уралмаш», и для организации яркой культурной жизни нужен был театр – музыкальный. Директором был назначен молодой артист драмтеатра Леонид Луккер. Сотрудничать с новым театром согласились именитые ленинградские специалисты. Солисты были приглашены из Ленинградской музкомедии. Также к работе был привлечён целый выпуск Московского хореографического училища. Основу труппы составил передвижной коллектив оперетты Театр западной области, выступавший в то время в Полтаве.

  Первый спектакль: оперетта Р. Фримля и Г. Стотгардта «Роз-Мари». Премьера состоялась на сцене Свердловского театра драмы.

  В 1935 году театр въехал в здание бывшего Коммерческого собрания. 1962 год – полная реконструкция, театр обрёл существующий облик. В 2012 году в бывшем зале «Совкино» открылась Новая сцена.

  Главные режиссёры театра: Георгий Кугушев (1935—1937, 1943—1961), Владимир Курочкин (1963—1986) и Кирилл Стрежнев (с 1986).

  Национальная театральная премия «Золотая маска»:

  1997 год. «Девичий переполох» («Лучшая работа художника» – И. Нежный, Т. Тулубьева);

  2002 год. Данс-спектакль «Эксцентрик-балета Сергея Смирнова» «Голос» («Лучший спектакль»);

  2005 год. Данс-спектакль «Эксцентрик-балета Сергея Смирнова» «Тряпичный угол» («Лучший спектакль»);

  2006 год. «Ночь открытых дверей» («Лучшая мужская роль» – В. Смолин, «Лучший спектакль»);

  2007 год. «Figaro» («Лучшая роль второго плана» – Е. Костюкова, «Лучший спектакль»);

  2008 год. «www.силиконовая дура.net» («Лучшая работа режиссёра» – К. Стрежнев, «Лучшая работа дирижёра» – Б. Нодельман);

  2009 год. «Екатерина Великая» («Лучшая женская роль» – М. Виненкова, «Лучшая работа художника по костюмам» – П. Каплевич);данс-спектакль «Эксцентрик-балета С. Смирнова» «Глиняный ветер» («Лучший спектакль», «Лучшая работа хореографа» – С. Смирнов);

  2011 год. «Мёртвые души» («Лучшая работа режиссёра» – К. Стрежнев, «Лучшая работа дирижёра» – Б. Нодельман, «Лучшая работа композитора» – А. Пантыкин, «Лучший спектакль»).

  2017 год. «Микадо, или Город Титипу» («Лучшая женская роль в оперетте/мюзикле» – А. Ермолаева).

• Опубликовано в №063 от 10.04.2019