В 70 лет он начал изучать английский. В 80 с гаком продолжал штудировать античных философов, считая их "корневыми авторами«мировой литературы. Он решил не притормаживать свою судьбу-песню, которая решила так удачно складываться в 1950-е. Там, в его юности, — рождение «Уральской рябинушки», мгновенно пленившей сердца многих. Не только уральцев! Там — «Свердловский вальс», мелодия которого стала в эфире позывными Уральского края.
Но он, народный артист России Евгений Родыгин, герой сегодняшней рубрики «Персона», вовсе не жаждет почивать на лаврах. Наоборот: горюет, что реже приглашают на встречи со слушателями. «Берегут из-за возраста? Зря. У меня и аппаратура готова. И баян...»
А самое главное — он и сегодня пишет новую песню. Перевести стихи Киплинга, адаптировать их к песенному ритму, помогли знания в английском. А объять их вселенский смысл — «беседы» с античными авторами ...
«Маэстро наперекор Вселенной»
Впервые в жизни будущий герой назначал мне встречу, чётко обозначая... количество шагов до него. «Сначала по Ленина, свернёте на Восточную. Всего 700 шагов, и вы у меня дома». И тут я вспомнила: в последние годы народный артист России известный композитор Евгений Родыгин увлёкся ходьбой. Сознательно напрягает себя. Вдруг взял да решил однажды поспорить с неизбежным собственным «взрослением».
—Каждый день выхожу на пешую прогулку. Позавтракал — и вперёд. У меня три варианта маршрутов. Выбираю один из них и пошёл — пошёл — пошёл... Новый режим для сердца. Новое ощущение. Такое удовольствие! Потом, конечно, начинается усталость. Внимательно слежу за этим. Как только усталость накопилась — ищу, где посидеть. Заодно обнаружил городскую проблему: мало скамеек! Просто вот так, чтобы человеку в возрасте присесть-отдохнуть.
—По пути композитора-классика узнают?
—Узнают. Не все, но каждый пятый — точно.
—Думал-мечтал ли о такой популярности мальчишка, который ради музыки ну не пешком, так на перекладных добирался из Нижней Салды в Нижний Тагил, в музыкальную школу?
—И не думал, и не мечтал. Просто — восьмилетним! — уже очень любил музыку. Возможно, гены? Мама часто пела под гитару. И мне захотелось играть на гитаре так, как умела она. Начал подбирать мелодии. Одну струну щипанёшь — просто звук, две — уже слияние звуков. Красиво. Гармония. А уж семь-то струн — вообще громадное удовольствие! Вот тут-то мама и сказала: «Отдам Женьку в музыкальную школу».
Но когда мы переехали в Нижнюю Салду, там музыкальной школы не было. И я почувствовал: тревога какая-то в душе. Словно сердце чего-то просит, а этого нет. Тогда я пошёл записался в клубе имени Ленина в комнату баянистов (была такая). Стал осваивать баян. И понял: гитара — хорошо, а баян — лучше! Да ко всему ещё петь стал. Под свой аккомпанемент. Первая песня, с которой я вышел на сцену: «Под звёздами Балканскими» (поёт)
«...Хороша страна
Болгария,
А Россия лучше всех».
—На сцене-то вы актёрствовали, а вне её, похоже, уже рождался композитор Родыгин. Правда, что на уроках, полускрываясь от учителей, вы выстукивали на зубах песенный ритм?
—Ну да (показывает: едва слышно, но зубы выщёлкивают очевидный ритмический рисунок). Сижу на уроке — под партой ноги ритм тихонько отбивают. А зубами им вторю — я сам-то это даже не сразу замечал. Помимо меня, помимо сознания происходило.
Какие мелодии выстукивал? Да мамины песни. Уж очень они мне нравились. Потом услышал по репродуктору концерт Исаака Дунаевского — вообще обалдел. От красоты песен. Прелесть что такое! Я, пацан, даже завидовать начал — какие композиторы есть, какие мелодии пишут («Эх» — Евгений Павлович и сегодня причмокивает от удовольствия).
—Почти невероятно, но к профессиональным занятиям музыкой вас, получается, подвигла война?
—Получается, так. В 1942 году в Нижнюю Салду приехал Московский профсоюзный ансамбль песни и пляски. Под руководством Анатолия Новикова, известного композитора. Я сидел в оркестровой яме перед сценой, смотрел, что «вытворяют» танцоры, как поют певцы. И всем им завидовал. Со страшной силой. А ночью потом долго не мог заснуть.
Наутро пришёл в нашу комнату баянистов. Взял баян, сел на стол — играю. На ногах — отцовские валенки. Передо мной на стене — зеркало, в которое я изредка на себя посматриваю. Артист! А тем временем Анатолий Григорьевич, как потом выяснилось, ходил-гулял по клубу. И услышал музыку. А я играл «Цыганочку». С выходом! Тут уж вся моя душа выплывала... Он заходит. И вот этот момент, измеряемый секундами(!), повлиял на всю мою дальнейшую жизнь.
Новиков вошёл — солидный, серьёзный, в медвежьем полушубке. Не наш! Я остановился. Он мне: «Сколько лет? Чем занимаешься?». Когда узнал про мои 17 лет, про то, что заканчиваю школу и каждый день хожу в госпиталь играть для раненых бойцов, Анатолий Григорьевич говорит: «Приходи завтра на вокзал. Встретимся у справочного...».
Я понял: приглашает в свой коллектив. Пусть даже на время. Папе — маме об этом сказал, и... 15 июня мы уже гастролировали в Челябинске.
Жили артисты ансамбля в двух вагонах (в них и переезжали из города в город по дорогам войны). Дали мне там свою полку — повыше. И началась моя кочевая концертная жизнь: Челябинск — Куйбышев — Сызрань... Играл на баяне, пел и даже... танцевал: хореограф ансамбля Василий Иванович Войнонен меня, молоденького, тоже решил в дело вовлечь.
День за день, но однажды я не выдержал: «Отпустите к папе с мамой погостить». Пацан же! Отпустили. Погостил. Но время-то военное — туда-сюда ездить, и я сказал родителям: «Больше, скорее всего, не приеду. Я уже на работе».
—31 декабря 1942 года вы тоже были на работе — на сцене Колонного зала Дома союзов, а наутро — на фронт?
—Да, после концерта меня нашёл командир 158-й мотострелковой дивизии и предложил поехать с ними на Калининский фронт.
Поехал. Уже не в вагоне, а на санях, по снегу. Прибыли в окрестности Калинина. Меня отрядили селиться в землянке с солдатами разведроты. Подхожу к землянке, а у входа из-под снега торчит рука. Убитый немец. Я содрогнулся тогда и сейчас содрогаюсь, когда вспоминаю: вот куда я попал!
Однако жизнь показала: переживать-то особо некогда было. Играл и пел. Пел и играл. Был нарасхват по полкам и батальонам. А ещё ведь меня нагрузили гражданскими службами: когда в охране, когда по хозяйству помочь. И так — весь 1943 год.
Уже потом, когда ждали открытия второго фронта и атаки, бои затихли немного, я сам организовал небольшой (восемь человек) ансамбль песни и пляски. И пошла работа — народные песни, мелодии из опер, джазовые... Вот тогда-то я сочинил и свою первую песню «Четыре Ивана». Песню о русском солдате. До сих пор играю и пою её в своих концертах.
—Евгений Павлович, на суперобложке компакт-диска с вашими песнями увидела однажды удивительное фото. Явно военного времени. Вы — с баяном, но — лёжа на кровати...
—...а баян привязан ко мне. Это после контузии 23 апреля 1945 года. До Победы оставалось совсем чуть-чуть. Но! Шарахнуло миной. Так, что ой-ёй-ёй. Контузия с переломами обеих ног выше колена. Я в гипсе — от пяток до подмышек. Вот тогда я и играл лёжа, а меня по палатам, к раненым, возили. Играл и пел песни Козина, Бернеса, Дунаевского... Кто только ни обогащал наш песенный жанр!
—О песенном жанре к вам — особый вопрос. Своими песнями вы серьёзно способствовали его популярности. Но, похоже, Уральская консерватория, в которую вы пришли за профессией, этот жанр не жаловала?
—Да, в фаворитах была «серьёзная музыка». Паршивое словосочетание! Оно только дезориентирует слушателей. Мол, Скрябин, Шостакович, Прокофьев, Шнитке — серьёзная музыка, а тот же Дунаевский — несерьёзная. Не согласен! Уж простите — я только отдельные произведения этого «жанра» приемлю. Например, Седьмую симфонию Шостаковича. Вот это да! Мелодия врезается в память. Или когда Пётр Ильич написал вот это (поёт из Пятой симфонии Чайковского) — тоже заражает сразу. Правда?
Моё мнение: после Шестой симфонии Чайковского композиторам в этом жанре не стоит вообще работать. Лучше не сочинить. Я вам из Пятой напел, а Шестую-то мне и не спеть. Ведь там, у Чайковского — вся жизнь! Скрипки рыдают... Надо, чтоб эта симфония Чайковского звучала чаще. Так же, как и «Болеро» Равеля. Неотвратимая прелесть у этой музыки. Но в основном-то серьёзная музыка загибает искусство в дисгармонию...
—Как вы с такими вашими взглядами уживались в консерваторской среде?
—Трудно. До конфликтов. Учителем моим в консерватории был Трамбицкий. Иногда он давал уроки на дому. И я ходил. И пришло мне однажды в голову заиграть «Пути-дороги» Дунаевского. Я любил эту песню. А Трамбицкий обедал с женой. Услышав «Пути-дороги», он аж подскочил на стуле: «Ещё раз это повторите — я с вами не буду работать...». Я смолчал, но повторил. В молчании — сила!
Случалось, и от сверстников перепадало. Представляете, каково это — услышать: «Женька, сыграй халтуру...». Это — о песнях! Но я не обиделся на ту девицу. Что обижаться? Дурочка консерваторская. И ведь что самое паскудное: она-то сама, конечно же, любит хорошую песню, но выпендривается. «Образование не позволяет». Убеждён: «Крутиться около искусства, аплодировать непонятному — кратчайший путь к самоутверждению... дурака!». Так и запишите.
Сам же я вышел из консерватории с другим убеждением: красота песенной музыки неистребима. Это моё. Это народное. Глинка, правда, сказал: «Музыку сочиняет народ, а композитор — аранжирует». Но это он в растерянности сказал. Да ещё с французским словом (на хрена Глинке был французский?).
А вообще-то, музыку сочиняют Мастер и Маргарита. Метафора! Мастер — композитор, а «Маргарита» — его муза, его любовь. У Булгакова про это всё сказано в романе. Когда Мастер и Маргарита совпадают по своему сердцебиению — песня становится народной. Её поют все, даже не зная, кто поэт, кто композитор. (Поёт). «Сердце, тебе не хочется покоя. Сердце, как хорошо на свете жить...». Прелесть! Но эту прелесть сочинили двое.
Я, например, по первым двум строчкам стихотворения понимал — моё или не моё. Так, например, случилось с «Уральской рябинушкой». Случайно взгляд упал на строчки «Ой, рябина-рябинушка...», и сознание буквально вцепилось в эти стихи. А через несколько минут я уже «почувствовал» мелодию. Если «моё» — душа разворачивалась как меха баяна. И вальс — наиболее адекватный ритм для такого состояния.
—Тем не менее именно «на почве вальса» у вас возник конфликт уже с Уральским народным хором. Именно там, кажется, вам по поводу ваших песен сказали: «Мы вальсов не поём»?
—Ну не поёте — и что? Невелика заслуга. В какой-то момент Уральский хор дошёл до того, что его перестали приглашать. А мои песни поют, продолжают петь в 15 странах. И «Свердловский вальс» — тоже. Откуда знаю? По авторским отчислениям. Каждый месяц от Российского авторского общества получаю (улыбается) скромный, но стабильный гонорар.
—Кстати, а вы знаете, что в Интернете висит переделанный текст «Свердловского вальса»? К сиюминутности пристроенный! Там, например, такие слова — «... в митинговый оделся наряд».
—Не хочу об этом даже думать! Это всё мимо!
—Но помнится: вы сами приходили в редакцию с переделанным текстом «Свердловского вальса». Когда Свердловск стал Екатеринбургом. То есть сами пытались обновить песню?
—Нет, я не пытался. Это невозможно. Приносил текст как факт. Давно говорю: переделки названий городов несправедливы. Просто кто-то хочет след свой в истории оставить. Сам ничего не может, так хоть чужое переделать и тем прославиться. Не Свердловск, а — город Екатерины. Какой?! До сих пор спорят. Так вы сначала меж собой договоритесь, а потом поворачивайте историю вспять...
—Ладно, Евгений Павлович, давайте о хорошем. О вас. Правда ли, что благодаря песне «Едут новосёлы» вас в Союз композиторов приняли?
—Правда. При Хренникове долго не принимали. Не хотели. У меня даже где-то бумага хранится — официальный отказ. И вдруг в 1954-м песню похвалил Хрущёв. А в 1957-м меня уже приняли в Союз композиторов.
—А подступы к другим музыкальным жанрам у композитора-песенника были? Соната? Оперетта?
—Нет, не интересовало. Один раз оперетту, правда, заказывали. «На берегу Иртыша». Она прошла и умерла. И — до свидания! В студенчестве написал «Квартет» на басню Крылова. Был такой опыт. Единственный. Я сам себе такую задачу поставил. Из спортивного интереса. А когда сделал — отказался. «Квартет» — ситуация, написанная Крыловым. Она сработала на века и без композитора Родыгина.
—Ноты-то хоть сохранились?
—Нет. Искусство должно долго жить, но — искусство! Поэтому «Квартет» не сохранил. С годами острее понимаешь: что преходяще, а что — истинная ценность.
—Ваша система активного долгожительства — из истинных ценностей? Английский изучаете. Философов конспектируете. В ледяную прорубь ещё несколько лет назад ныряли.
—Это — от любопытства. Другие могут, а я? Первый раз поехал на Шарташ — там моржи плавают. Ну и я с ними. А лет-то мне, не забывайте, сколько. Но не страшно было, нет. Настроился. Нырнул — вынырнул. Потом опять нырнул и уже считаешь: один, два, три... девять — и опять наверх. До пятидесяти секунд довёл свою «ледяную купель». А потом осенило: это же каждое утро надо заводить машину, куда-то ехать. Вот же холодная вода — дома. Стал по утрам обливаться. Ведро воды на себя — и порядок.
—Каждое утро? Да вы молодчина! Завидую...
—А сначала ещё зарядка. Прыгаю. Двойной прыжок (показывает) сто раз — получается двести. Потом под холодную воду. Дальше — пешком по городу. А домой пришёл — уже газеты тебя ждут. И ты валишься пластом от усталости, но в руках — свежие новости. Опять хорошо. Есть высшее удовольствие — просто жить! Остальное — второстепенно. Мы годами, десятилетиями бежим во имя какой-то цели. То и дело спрашиваем себя: «В чём смысл жизни?». Так вот «смысл жизни — сама жизнь!» Это я (улыбается) сейчас такой мудрый стал.
—Я думала, взбодрившись ходьбой, вы за пианино садитесь. Кстати, оно — то самое, которое, по слухам, 13 раз переезжало за вами с квартиры на квартиру?
—То самое. Старенькое. Но в рабочем состоянии. Настроено. Вполне меня устраивает (садится и играет по открытому на пианино клавиру).
—"Любовь, любовь...«. Романсы на стихи Тютчева. Ваши?
—Нет-нет. Это на последнем съезде Союза композиторов мне понравился цикл романсов Ефима Адлера. И он мне их подарил. Сам я сажусь за пианино уже реже. Но! (Евгений Павлович задумывается, словно решает для себя что-то). А, ладно, вам скажу. Недавно написал «Заповедь» на стихи Киплинга.
«Владей собой среди толпы смятенной...,
Верь сам в себя, наперекор Вселенной...»,
«Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно всё пусто, всё сгорело,
И только воля говорит: «Иди!».
Какие слова! Здорово! А вот — ноты. То и дело начинаю напевать, переделывать. Хочется же сделать как можно лучше. Если бы удалось с кем-то исполнить... Ах, если бы удалось!..
Специально для «ОГ» Евгений Родыгин спел песню. Прослушать её можно здесь
Новая песня Евгения Родыгина «Заповедь» (страница 1, страница 2). Слова Р. Киплинга, перевод М. Лозинского и Е. Родыгина.
Досье «ОГ»
Евгений Павлович РОДЫГИН
Родился 16 февраля 1925 г. в Пермской области.
Музыкой начал заниматься ещё школьником.
В годы Великой Отечественной войны был зачислен в комендантский взвод 158-й мотострелковой дивизии, прошёл путь от рядового до старшего сержанта.
После войны окончил Уральскую консерваторию. Работал с Уральским русским народным хором.
Наиболее известные песни Е. Родыгина — «Уральская рябинушка», «Едут новосёлы», «Белым снегом», «Куда бежишь, тропинка милая», «Лён мой», «Песня о Свердловске».
Написал музыку к кинофильму «Во власти золота». Народный артист России. Почётный гражданин Свердловской области.
Жена Галина Семёновна, домохозяйка. Сын Роман, водитель. Двое внуков, двое правнуков.
Блиц-опрос
—Вы — Водолей, по знаку — капризная, но творческая натура. С творчеством — понятно. А капризы, если есть, в чём выражаются?
—У меня, возле подушки, всегда лежит Толковый словарь русского языка. Чуть слово непонятно — смотрю. «Капризы» не искал. Попытаюсь сам сформулировать. Это необоснованные претензии к жизни. Таких у меня нет.
—Слышала: из любимого за столом у вас — коньяк и селёдка под шубой?
—Когда-то было. С выпивкой сейчас строго! Мешает работе. А ем всё. Вкусно, но — помалу.
—Автомобиль, поезд или самолёт. Что предпочтёте?
—Поезд! Он не нарушает привычный режим жизни. А за окном — смена «картинки». Хорошее с полезным.
—"Если вы не бывали в Свердловске...«. Какие места в городе вы, автор песни, посоветовали бы гостям для обязательного посещения?
—Плотинка. Консерватория. Ещё я иногда сажусь в трамвай и еду на Шарташ. По пути — красоты города, а конец путешествия — красивейший парк (и историческое место). Рекомендую!
—Пианино. Баян. Каким инструментом ещё хотели бы овладеть?
—Никаким. Эти два позволяют мне выразить все мои музыкальные фантазии.
—Если реинкарнация существует, кем хотели бы прожить следующую жизнь?
—О, вы ориентируете меня на бесконечность. Надо подумать...
—Из благ цивилизации что приветствуете, что — нет?
—Всё нравится! Я в восторге от того, что вот мы с вами говорим, а слушать нас могут аж во Владивостоке. Какое чудо! И какие возможности!
—Не возникает мысль «Эх, скинуть бы годков...»?
—Сейчас я на жизнь смотрю реальнее. «Эх, пройти бы четыре километра!». Встаю — и прохожу.
—Любимая работа по дому?
—Наводить порядок по мелочам. Особое удовольствие — порядок в домашней библиотеке. Книги на место поставишь, а заодно что-то ещё почитаешь-узнаешь.
—Мелодиям каких композиторов по-хорошему завидовали: «Почему не я?..».
—Мелодиям Тухманова, Дунаевского. Даже — Прокофьева. Из всех «серьёзников» он совершенно неотразим!
—Закончите фразу: «Жизнь даётся человеку один раз, и прожить её надо так...».
—"...чтобы от каждого твоего поступка ты сам и люди вокруг получали удовольствие". Иногда ради такого поступка себя преодолеть надо. Не жалейте. Вернётся сторицей. А вообще, высший смысл жизни — её продолжение.
