«Брю...» и «Бро...». Узнаёте - кто это?

В год 60-летия «Урала», единственного в регионе толстого литературного журнала, «ОГ» представляет его, читая вместе с молодыми авторами. Февральский номер читаем с научным сотрудником музея «Литературная жизнь Урала ХХ века» Любовью МАШТАКОВОЙ.

— В поэтической подборке обнаружила провокативные строчки «Если поэта узнают по первому слогу фамилии — значит, он Поэт…». Трудно не согласиться, когда в качестве примера — «Брю…» и «Бро…». Но! Если по этому принципу уральцы, надеюсь, узнают поэта Владимира Блинова, то самого изобретателя «провокации» пародиста и издателя Евгения Минина вряд ли, хотя он печатается в России, США, Израиле…

— Ну, не скажите! Это зависит от возраста. Готова поспорить, что добрая часть молодых интеллектуалов призадумается и неуверенно скажет: «Бли… Наум Блик?». Дело, конечно, не в том, кто круче, а в разнице поколений. Я-то, конечно (не только по долгу службы), отвечу «Блинов». Владимира Александровича, друга нашего музея, мы с коллегами чтим и любим. Отмечу подборку его стихов в февральском «Урале» — «Графика зимы». Добрый, светлый, ностальгичный, но без надрыва цикл. Сильна в нём тема памяти, облечённая в классические образы зимы, снега, сугробов. Очень монологичный цикл, несмотря на частые обращения к читателю, настаивание на своём и очень личном опыте: «многих знавал я при жизни поэтов», «с Золотаревым мы простились», «помню, была зазноба» и так далее.

Подборка поэта Евгения Минина — принципиально другая, не совсем типичная для него как для пародиста. Здесь также выходит на первый план тема памяти, но уже в диалоге с предшественниками. Только на поверхности — сколько имён! Два вы уже обозначили («Брю» и «Бро»), а вдумчивый читатель обнаружит их целую палитру: от Тютчева до пионерских песен, этакий коллаж реминисценций. Но это очень сильные оригинальные стихи и во многом благодаря иронии и само-иронии автора: «Оброс биографией, как шерстью псина». А рядом — «сам художник себе и картина». Тут, конечно, в подтексте Мандельштам: «Я и садовник, я же и цветок, // В темнице мира я не одинок». Вот это очень хорошо: человек не одинок, когда он — внутри текста, внутри культурного пространства, он только там и бессмертен. Недаром с подборки Минина начинается журнал, здесь та же мысль — «Стихи растворяют воздух, \\ всё сгинет навеки, когда б не бумага…»

— Из прозы очень заинтересовал рассказ «С приходом лета февраль не заканчивается» — красивой парадоксальностью заголовка, историей автора (Наталья Пирогова — паталогоанатом, кандидат медицинских наук). Но главное — ожидания не были обмануты: история про сжимающееся вокруг героини одиночество — не отдельная судьба. Так «доживает» абсолютное большинство в России…

— Я бы не стала настаивать на социальной теме. То, что главная героиня потеряла спившихся сына и мужа, достаток, хорошую квартиру, здоровье — это, в целом, типичные «чернушные» декорации к доброй части не только русской литературы. Но всё-таки главное событие рассказа происходит в разговоре по телефону между героиней и её единственной подругой. Пустота и незначительность прожитой жизни внезапно обретают в сознании старухи серьёзный противовес: она может кого-то осчастливить хотя бы своей смертью, может завещать свою убогую квартиру дочери подруги, доброй романтичной старой деве. Впервые в жизни главная героиня начинает ощущать свою власть и не удерживается от искушения этой властью насладиться. Последствия катастрофичны: в один момент она теряет подругу, последнего близкого человека, и умирает со словами: «Только не бросайте меня одну. Прошу вас, не бросайте…» Это рассказ об одиночестве человека перед смертью, какой бы ни была счастливой или несчастливой его жизнь, поэтому и февраль, самый холодный, переломный зимний месяц, на самом деле никогда не заканчивается, только скрывается за разными пейзажами жизни.

— Снова с истинным удовольствием прочитала Александра Кузьменкова в его авторской рубрике «Чёрная метка». Не щадит авторитетов, но убедителен и феноменально образован. Верно сказано о нём: «Не всякому дан талант так безжалостно и смешно анатомировать литературное произведение». На сей раз он «анатомирует» роман «Текст» Глуховского. И согласитесь, мало кто хотел бы попасть в такие жернова…

— Это точно! При том, что хорошую и беспощадную критику читать, как ни крути, приятно. Особенно когда согласен с автором. Другое дело — критерии, с которыми критик подходит к тексту. Когда Кузьменков ругает стиль Глуховского — тут самое интересное. Начинаешь вместе с автором злобно подхихикивать над «жиром колбасным», «пыжистыми пажами», нереальными «эльфами и гномами». Но интересности эти начинаются не сразу: сначала идёт долгий пассаж о вторичности романа. Тут хочется покачать головой: что делать, вся наша культура, как сказал один известный искусствовед, «комментарий к античности», нет в ней ничего нового. Конечно, комментарий может быть низкого качества, «пересказом для пятиклашек», а может быть хорошим, но всё равно вторичным. Тут возникает вопрос по поводу выбора материала. Сам Кузьменков пишет: «За чтением меня то и дело плющила гамлетовской силы дилемма: автор меня за дурака держит или сам такой?» Понятно, что в риторических конструкциях ответ почти всегда располагается в конце…

— Благодаря другой авторской рубрике «Иностранная литература» открыла для себя сербского писателя Владислава Баяца. Не просто имя открыла — единомышленника. И он с тревогой размышляет о сегодняшних трендах «лидер продаж», «список влиятельных авторов», не понимает смысла ранжирования литературы с помощью цифр. Но открыл-то Баяца для уральцев Сергей Сиротин, и в этом смысле его «Иностранная литература» — бесценный навигатор…

— Абсолютно согласна. Очень важно, что «Урал», подчёркивая свою региональную принадлежность, не забывает про зарубежную литературу. И статья очень важная: Сергей Сиротин не только открывает для уральского читателя нового автора, но и, благодаря специфике книги Баяца, упоминает Орхана Памука, Джеймса Лафлина, Сигурьона Сигурдссона, Александра Гениса (последний, конечно, относится к зарубежной литературе разве что по месту жительства), что уже само по себе служит гиперссылками при чтении статьи. А вообще книга, выбранная Сиротиным, как мне кажется, поддерживает нарастающую популярность культуры Восточной Европы и стран Ближнего Востока, своеобразный новый ориентализм. Для современного читателя, привыкшего к классическому европейскому роману или играм постмодерна, — поле новое и почти не паханное. После статьи Сиротина «Сербы и турки» роман Баяца появился в моём to-do list, за что — поклон журналу.

• Опубликовано в №35 от 28.02.2018