Книга-судьба: «Антология русской поэзии»

• Лариса Блохина, архитектор:

— Когда мне было шестнадцать, в руки попалась книга со скучнейшим названием «Антология русской поэзии». Уже из-за одного названия мне не очень-то хотелось эту книгу открывать. Во-первых, «антология», во-вторых, «поэзия»… Проза всегда казалась понятнее, яснее, а для чтения стихов нужна была особая подготовка, особый душевный настрой.

Надо ещё сказать, что училась я в самой обычной советской школе, и в программе у нас были Лермонтов, Пушкин, Некрасов, Маяковский, Есенин (с картинами русской природы). Конечно, всё это я читала и знала, но какого-то сильного отклика, интереса стихи у меня почему-то не вызывали.

И вот появился этот сборник. Мне кажется, его авторы допустили просчёт, решив опубликовать книгу под таким названием, ведь из-за него им волей-неволей пришлось упомянуть всю плеяду поэтов, начиная от Сумарокова, Тредиаковского, Державина и заканчивая Рождественским и Евтушенко. И в этом ряду каким-то непостижимым образом — очевидно, по недосмотру — оказались Цветаева, Пастернак, Гумилёв, Тарковский, Мандельштам, Ахматова, Клюев… Авторы, чьи стихи не только не входили в школьную программу — они были совершенно за рамками её — но и если упоминались где-то, то случайно, вскользь — просто потому, что никакой информации об этих авторах и об их поэзии найти было невозможно.

Аннотации к стихам каждого из них были предельно краткими, несколько строк — родился, жил, умер — которые позволяли составить лишь очень приблизительное представление о том, кем они были. О Фёдоре Сологубе, например, было сказано только, что он «символист». И никакой информации о самом течении. О Цветаевой — что она подвержена упадничеству, что у неё не сложились отношения с советской властью и что она покончила жизнь самоубийством. Где? Как? А из стихотворений в сборник включены были всего по три-четыре наиболее безобидных.

Но даже они произвели на меня совершенно неизгладимое впечатление. Это было что-то совершенно новое, необычное, и этого было достаточно, чтобы увидеть другую поэзию, существующую вне общепринятых канонов.

Пусть поделиться этим открытием и своей радостью от него мне в то время было не с кем, книжка приоткрыла совсем небольшую щёлочку в мир новой поэзии. Не будь её, определённое миропонимание сформировалось бы у меня, вероятно, намного позднее. И намного позднее пришло бы осознание того, что мир гораздо шире, интереснее, чем можно было предположить.