Шамиль Идиатуллин: «Не писать о современности – хуже чем ошибка, это преступление»

После «Города Брежнева», романа-взросления на стадии развала Советского Союза, удостоенного премии «Большая книга – 2017», от писателя и журналиста Шамиля Идиатуллина с нетерпением ждали нового произведения. И автор удивил – он стал одним из немногих, кто не побоялся написать про «здесь и сейчас».

В самом деле, трудно представить что-то более актуальное, чем «Бывшая Ленина»: 2019 год, серый районный центр Чупов, коррумпированная власть и огромная свалка, с которой непонятно что делать. Социальная катастрофа, ставшая двигателем семейной драмы, вызвала у критиков и читателей большую дискуссию, в которой главным стал вопрос: «готовы ли мы к тексту о наших днях?».

– Шамиль, почему смысловым центром «Бывшей Ленина» стали именно мусорные протесты? 

– Свалка была только фоном. Мне нужно было показать людей в современных обстоятельствах, и желательно заострить их до упора. Роль свалки не могла сыграть ситуация, связанная, например, с сокращением рабочих мест – это не совсем современно, пик такой проблемы был лет десять назад. У каждого года имеются характерные горячие точки, и для пары последних лет такими точками стали как раз мусорные протесты.

– Антураж советской эпохи в книге «Город Брежнев» тоже был фоном, но, судя по отзывам, многие читатели концентрировались именно на нём. Когда я читала обе книги, то думала о героях, обоснованности их поступков. В чём же тогда смысловой центр?

– Если брать «Бывшую Ленина», то я не хотел просто написать книгу о том, как жену бросил муж, а она пошла к его конкуренту, дабы отомстить. Меня в своё время ужаснула мысль о том, что можно, оказывается, родить-вырастить-выпустить ребёнка и спокойно уйти из семьи, которая после этого вроде как не имеет смысла. Основная миссия выполнена, а всякое «и жили они долго и счастливо» уже лирика, можно пренебречь. А ещё более страшным мне показалось то, что происходит в голове у женщины, которая жизнь свою положила на семью – и вдруг оказалась брошенной этой самой семьей. Для чего ей жить дальше? Какой она может найти смысл? Для меня описание такой боли стало определяющим. Я подозреваю, что есть много книг, написанных женщинами о женщинах. Есть некоторое количество книг, написанных женщинами о мужчинах, но чтобы мужчина всерьёз и с самыми серьёзными намерениями писал о женщине – ну, не после «Анны Карениной», конечно, но в последние годы – этого я не помню, хотя, скорее всего, просто пропустил. То же и с «Городом Брежневым» – мне было интересно описать позднюю советскую историю на примере мальчика, которого эта история формирует, ломает и растит. Что он видел, почему реагировал так, а не иначе? Мои любимые братья Стругацкие при работе над книгой счастливые концы отбрасывали как маловероятные. Я не настолько крут, у меня в книгах избыток печальных судеб, но я всегда стараюсь сделать финал если не счастливым, то хотя бы оставляющим место для надежды. Даже некоторые читатели мне приватно говорили, мол, видно, что ты своих героев-то любишь. А мне их просто жалко, дико жалко.

– Зная о разных процессах, которые происходят вокруг творческих людей, не страшно было писать про современность?

– Мне страшно оказаться неинтересным легковесным халтурщиком, поэтому каждой книге у меня предшествует долгая работа с источниками. Проклинаю себя, но по-другому сделать не могу. Для «Бывшей Ленина» я не только тонул в новостях, но и читал административные протоколы, развёрнутые отчеты об уличной активности, лонгриды, в том числе иностранные, «Гринписа» о переработке мусора, полицейские протоколы, инструкции по работе мусоросжигательных заводов, социопсихологические исследования о возрастных изменениях, о кризисах среднего возраста, о гендерных особенностях онкологических заболеваний, и так далее. Проклятая журналистская выучка, но без этого нельзя подходить к тексту. Да, меня могут обвинять в том, что я чего-то недокрутил, но я сделал всё, чтобы с этим справиться.

– К слову об обвинениях. По сути, «Бывшая Ленина» – прямой ответ на многочисленные мольбы критиков о русском романе «здесь и сейчас». Чего же не хватило Галине Юзефович, которая выпустила рецензию с заголовком «Неудачный роман талантливого писателя»? И надо сказать, её мнение нашло отклик у многих.

– Галя очень авторитетный человек, и её слово быстро находит сторонников, потому что хорошо сформулировано и его хочется повторить. Мне лестно, что от меня ждали чего-то большего, но я этого не знал (улыбается). Написал как смог, последние лет тридцать к халтурным текстам, к счастью, особого отношения не имею. К тому же у меня есть проверенная группа людей, которые читают рукописи раньше остальных, и некоторым бета-ридерам кое-что даже нравится. Эти два момента здорово успокаивают. Говоря о Гале, надо иметь в виду, что ей в своё время совсем не понравился и «Убыр», да и к «Городу Брежневу» у нее были вполне серьёзные претензии. Но потом в силу моего нечеловеческого обаяния, которое не осталось для неё незамеченным (смеётся), она поняла, что человек я не вредный, и, может быть, стала это экстраполировать на мои тексты задним числом. Да, её замечания по поводу «Бывшей Ленина» вполне законны, я с ними не спорю и полностью принимаю, исходя, как обычно, из того бесспорного факта, что читателю всегда виднее, особенно такому квалифицированному, как Галя. Но есть один пункт, с которым я категорически не согласен. Видимо, пытаясь меня «посмертно» реабилитировать, она завершила рецензию тезисом о том, что, быть может, это не Идиатуллин недокрутил, а просто не время ещё о современности писать, нужно выждать. Нет, литература должна быть современной.

– А что для вас современная литература? Сегодня об этом много спорят, ведь определить её маркеры довольно сложно…

– Главный маркер – привязка к действительности. Литературу терпят до сих пор потому, что писатели обеспечивают обществу освоение места и времени. Одному человеку, даже семье литература не нужна, но когда возникает общество, ему необходимо как-то выживать и коммуницировать. Почему ранее создавались песни, гимны? Для запоминания и объяснения, кто мы и зачем живём. Сейчас смысл тот же, лишь на заставе писатель и книги. И если мы считаем, что сегодня литератор отвечает только за то, чтобы красиво рассказывать нам про славное прошлое с хрустом французской булки, ну или про светлое будущее, а на сегодняшнюю территорию не заглядывает – это хуже, чем ошибка, это преступление. Литература должна помогать обществу нащупывать себя здесь и сейчас. Чтобы люди понимали, что происходит, чем сегодняшний день отличается от вчерашнего, чего мы хотим от дня завтрашнего и что грозит на пути к будущему.

– Тогда поэтому каждое название книги как географическая координата – «Rucciя», «СССР™», «Город Брежнев», «Бывшая Ленина»? В том плане, что это один из способов освоения местности или случайное совпадение?

– Это такая закономерность, которая начиналась как случайность. Да, мне хотелось попасть в топос, чтобы читатель, глядя на название, сразу понимал, о чём книга. Вот с «Бывшей Ленина» такой ход не совсем сработал. Первая реакция, которую до меня радостно доносили уже раз пятьсот – «А, это про Инессу Арманд» (улыбается). Ну и поделом. Я и не скрываю, что создаю топонимические обманки – формально название указывает вполне однозначный вектор, а на деле в книге речь идёт немного про другое. Вот с романом «Город Брежнев» попадание получилось снайперским, не забалуешь.

– Издатель Елена Шубина запустила новую серию «Актуальный роман», которая на данный момент включает две книги: собственно, «Бывшая Ленина» и роман Дмитрия Захарова «Средняя Эдда». Для вас понятия «современный» и «актуальный» синонимы?

– На мой взгляд, это разные вещи. Перечисленные книги, действительно, скорее актуальны, так как работают с текущей жизнью. А современный роман – это текст, который, во-первых, достаточно современно написан, а во-вторых, публикацию которого невозможно представить в иное время. Вообще-то практически все романы редакции Елены Шубиной современно написаны. «Лавр» Евгения Водолазкина разве несовременный? Такую и так выписанную историю святого невозможно было представить ни в XIX веке, ни тем более в XX. «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова – тоже очень современны, написать такое в 90-е годы… Подобное мог бы сделать Сорокин или Пелевин, но это было бы совершенно по-другому и в каноне сатирической прозы 90-х. Алексей же сделал так, что при прочтении идёт очень ясный и болтливый такой нарратив, в котором много всего происходит, куча деталей, красивых образов, видно, что поэт писал. И всё время вторым и третьим слоем следует древнегреческая хтонь и отчаянная глубинная уральская тоска, а потом раз – и всё складывается и раскрывается совершенно новыми смыслами. Современный и слабо представимый лет 20–30 назад подход, это прекрасно. У перечисленных авторов нет ни словечка, ни предложения, ни абзаца, который мог бы написать другой человек, даже из другой эпохи. Для меня авторский стиль это тоже про современность.

– Вам импонирует творчество Алексея Сальникова, а кого бы ещё выделили из уральских авторов?

– Я большой и страстный поклонник Алексея Сальникова. «Петровы» меня просто перепахали, шикарнейшая книга. Я даже не ожидал такого от текущей словесности. Потом, я не только лауреат премии имени Крапивина, но и вполне официальный лютый фанат (примерно с сорокалетним стажем) творчества Владислава Петровича Крапивина, дай Бог ему здоровья и долголетия. Ещё нежно люблю Свету Лаврову, она очень много пишет и даёт основания для подозрений, ведь нельзя писать так много и так классно. Книги, которые доходят до меня в рамках конкурса на лучшую книгу для подростков «Книгуру», – я там который год выступаю экспертом, – приводят в полный восторг. Она пишет, как дышит, а дышит очень легко, свободно и красиво. Ну и Алексей Иванов, конечно, любим мною с 1990 года, когда вышла его первая повесть в «Уральском следопыте». Мне безумно понравились «Сердце Пармы» и «Географ глобус пропил». Я, к сожалению, сломался и перестал следить за автором после «Ёбурге», который, на мой взгляд, был сделан слишком халтурно и «под заказчика». Но надеюсь как-нибудь наверстать упущенное.

– Тексты Алексея Сальникова или Марии Степановой, лауреата «Большой книги-2018», дали надежду на разговор о новых смыслах в литературе, о другом времени, например, о неотрефлексированных 90-х.

– Мы потихоньку поворачиваем свёрнутую к прошлому голову и начинаем заглядывать по сторонам, под ноги, иногда даже вперед. Но тренд, оформившийся с начала нулевых: «Литература – это про историю», – не иссяк. Объясняется это просто: и рублем, и в рамках премий за книги голосуют большей частью взрослые состоявшиеся люди, которые привыкли к определённому канону, их представлениям о высоком статусе максимально отвечает именно исторический роман. Потому что он основательный, большой, работающий с давно отрефлексированными и разложенными по узнаваемым полочкам темами, людьми и страстями, и там сразу понятно, что хорошо, а что плохо – в том числе и в части самого текста. Та же «Памяти памяти» при всей её нестандартности – историческая хроника, как и остальные прошлогодние победители «Большой книги», романы Быкова и Архангельского. В рамках премии даже Пелевин был награждён именно что за квазиисторический роман «t», что смешно. Знаете, от нашего поколения ждать чего-то нового не нужно. Я молодо выгляжу, но мне 47 лет, я Чехова уже пережил, не говоря про Пушкина и Лермонтова. Темп жизни изменился, да. Но если тридцатилетние не будут говорить своих слов, мы обречены.

– А чего вам хочется от литературы?

– Удачная постановка вопроса, потому что мой взгляд на литературу больше складывается из хотелок. Мне очень многого не хватает в современной литературе: качественного нон-фикшна, социальных романов, хороших детективов, научной фантастики. Базы для последней я вообще не вижу, потому что нет читательского спроса. Хотелось бы больше актуальных текстов, и дальше они будут появляться. По крайней мере, я этого хочу, и сам буду рубить именно в этом направлении. Нужны помощники, ведь одному мне всё не написать (смеётся).

• Опубликовано в №201 от 01.11.2019