Одно из ярких событий нынешнего театрального сезона — приезд в Екатеринбург режиссёра Анатолия Праудина. В 90-е он был режиссёром Свердловского ТЮЗа, потом работал во многих театрах страны и мира. Сейчас его основная сцена — в Санкт-Петербурге, в театре «Балтийский дом». В Екатеринбурге он ставит сразу два спектакля…
Сегодня, спустя 16 лет, Александр Пантыкин, Михаил Бартенёв и Анатолий Праудин вновь работают вместе — над «Швейком». На фото Татьяны Андреевой — Праудин (слева). И ружьё, которое обязательно выстрелит...
Сейчас в самом разгаре репетиции в ТЮЗе, в январе начнётся работа в Свердловской драме. В преддверии громких премьер Анатолий Аркадьевич рассказал «ОГ», как тридцать лет назад прикипел к Свердловску, почему из страны исчезли ТЮЗы и спасёт ли мир красота.
ДОСЬЕ «ОГ»
Анатолий Праудин родился в Риге, в театральной семье. Окончил режиссёрское отделение Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии им. Н. К. Черкасова (мастерская Александра Музиля). С 1986-го по 1996 год — режиссёр Свердловского ТЮЗа. В 1991 году стал лауреатом Госпремии в области литературы и искусства за спектакль «Алиса в Зазеркалье». В 1996 году стал художественным руководителем Санкт-Петербургского ТЮЗа имени Брянцева. Затем создал свою «Экспериментальную сцену» под крышей театра «Балтийский дом», где работает и ныне, продолжая ставить спектакли в разных городах.
— Анатолий Аркадьевич, ваша театральная история началась здесь, в Екатеринбурге, в Свердловском ТЮЗе. Какими были тогда город, театр?
— О театре не стоит вспоминать — боюсь, это никому не понравится. А от города впечатление было интересное. Свердловск по тем временам был очень гордый, внутренне состоявшийся город. Очень красивые люди ходили, смотрели поверх меня. Морозы под сорок, жара под сорок. И сам город произвёл на меня дивное впечатление — такое пиршество конструктивизма было для меня внове.
— Насколько я знаю, в 80-х вы оказались в Свердловске практически случайно…
— Тогда Дмитрий Астрахан был главным режиссёром Свердловского ТЮЗа. А он одно время преподавал у нас в ЛГИТМИКе, был вторым педагогом у Александра Музиля. Поэтому мы с ним были знакомы, и когда меня по распределению отправляли в Черкесск, я позвонил Диме и спросил, нельзя ли меня как-нибудь к нему? Он отнёсся с пониманием, и я оказался в Свердловске, а не в Черкесске. Что гораздо лучше.
— В 80-х — 90-х вы поставили здесь несколько спектаклей, которые стали легендами для театрального Екатеринбурга: «Алиса в Зазеркалье», «Человек рассеянный»… Сейчас кажется нонсенсом, чтобы молодому режиссёру разрешили поставить такой спектакль, как «Алиса» — продолжительностью пять часов.
— Ну, это скорее всего были издержки недоученности. Я тогда ещё совсем не умел приводить всё в жёсткую, строгую композицию. Но удивительно — меня никто не дёргал, и я мог себе такое позволить.
— Когда были здесь в последний раз?
— Уехал я отсюда в 2001 году. Надолго не приезжал, получается, уже 13 лет.
— А сейчас вернулись, потому что позвали? Или это какая-то ваша личная инициатива?
— Нет, в наше время никаких моих инициатив и желаний быть не может. Работаем по призыву. Сначала ТЮЗ, потом Драма. Такой у меня свердловский сезон.
— Удаётся в этот приезд посмотреть что-то в Екатеринбурге?
— Я регулярно смотрю все спектакли драматического театра — надо делать распределение ролей. На мой взгляд, драмтеатр в неплохом состоянии. Интересные, очень убедительные актёры. И старшее поколение, которое я знаю, очень выросло. Я даже удивляюсь, насколько они не стоят на месте.
— Сейчас поддерживаете какие-то отношения с той командой, с которой работали в те годы в Свердловске?
— Да, с кем-то мы продолжаем работать. Бывают совместные проекты с Сашей Пантыкиным, с Анатолием Шубиным регулярно сотрудничаем в разных городах. Света Замараева — это актриса, которая всё-таки «пришпилена» к театру, её никуда не вытащить. Поэтому я просто слежу за её успехами и рад, что так интересно складывается её история. Это актриса с большой буквы.
— Вы ставите в разных театрах страны. Зритель в разных городах отличается?
— Да, безусловно. Есть города, где мне существовать совершенно бессмысленно. Сегодня сложилось так, что только в Петербурге мои спектакли ещё хоть как-то воспринимаются. Там есть свой круг зрителей.
— А свердловский зритель — он какой?
— В те времена, когда я работал в ТЮЗе, энергии зрителей не хватало, чтобы спектакли полноценно жили. Уже тогда наметился этот разрыв между спектаклями, которые делаются на фестивали, и спектаклями, которые делаются на публику. Не знаю — может, сейчас что-то изменилось. Хотя, честно говоря, сомневаюсь.
— Есть ли вообще такие спектакли в современной России, которые были бы и для публики, и для фестивалей?
— Нет. Потому что разрыв огромный. Наше существование распалось на две неравные части. Либо это такой поп-арт — упрощённый, удобоваримый, без сложностей, плоский. Тогда это спектакль для зрителей. Либо нет — в таком случае это пять-шесть представлений, которые отсмотрит условно лучшая — и безусловно меньшая — часть города.
— К какой категории будут относиться «Похождения бравого солдата Швейка», которые вы сейчас ставите в ТЮЗе?
— Трудно сказать. Естественно, я стараюсь делать спектакли для людей. Когда делаешь масштабные — я имею в виду затратные — постановки, то руководство театров смотрит на меня умоляющими глазами, в которых я читаю внутренний монолог: «Пусть ну хоть что-нибудь будет понятно простому человеку». Я стараюсь. Изо всех сил. Получается редко.
— Несколько лет назад вы говорили о том, что ТЮЗы как явление исчезают из нашей страны. Этот процесс продолжается?
— Он уже закончился. Ничего специфического в ТЮЗах нет. Это такие же драматические театры — разве что количественно утренне-детских спектаклей больше. А драматические театры стали лабать такие же весёлые представления. Я не говорю только про Екатеринбург, это общая ситуация: всё худшее — детям. А дальше, когда начинается вечерний, взрослый репертуар, уже сосредотачиваются и пытаются сделать что-то приличное.
— В прошлом сезоне наш Театр кукол поставил спектакль «Пиноккио». Нам в редакцию звонили и кричали: почему с детьми в открытую говорят о смерти? Есть ли темы, на которые театр не должен говорить с детьми?
— Если честно, не знаю. На фестиваль «Реальный театр» мы привозили спектакль «Привет, Рэй!», где тема смерти была центральной. И опять-таки, в рамках фестиваля всё это проходит сочувственно и без криков. В рамках прокатного спектакля это обречено на полемику. Я думаю, ничего страшного в этом нет: диалог, спор — это хорошо.
— А вы в своём театре ставите взрослые или детские спектакли?
— Я стараюсь делать детские спектакли так, чтобы они были для всех. У Станиславского как-то спросили: «Чем детский спектакль отличается от взрослого?» Он ответил: «Детский спектакль нужно ставить так же, как взрослый, только лучше». Вообще мы в театре очень много работаем над основными учебниками — есть постановки по книжкам Станиславского «Работа актёра над собой», «Работа актёра над ролью», есть спектакли по Чехову «Техника артиста», по Брехту. Мы на последнем фестивале привозили в Екатеринбург спектакль «Брехт против Станиславского» — даже пришло человек двадцать (смеётся). (Как мы узнали в ТЮЗе, на этот спектакль билеты раскупили за два дня. В театре с трудом разместили всех желающих, так что Праудин — тот ещё кокетка. — Прим. ред.) На самом деле всё это бессмысленно, Питер — последний город, где кому-то интересны мои спектакли. Но и там это уже заканчивается. Я думаю, что через несколько лет моя песня будет спета до конца.
— И что тогда будете делать?
— Буду продолжать ставить спектакли. Не знаю, для кого. Но буду.
