- По гироскопическим приборам ваш коллектив в те годы тоже уникальными разработками прославился?
- Да, как только появилась новая ракета подводного базирования межконтинентальной дальностью 8–10 тысяч километров, возникла проблема увеличения промахов. Навигационный комплекс лодки даёт погрешность около 30 угловых минут — при стрельбе до 3 тысяч километров это не критично, а на 10 тысяч — это уже даёт промах примерно 54 километра. Надо было решить задачу уточнения ориентации ракеты в полёте. Задача казалась невыполнимой. И тогда два корифея — Семихатов и Макеев предложили идею астрокоррекции — ориентирования ракеты в полёте по звёздам. Для этого на борт ракеты надо было поставить телескоп, что мы и сделали — установили на гиростабилизированную платформу астродатчик. Бортовая ЭВМ уже способна была эту информацию обработать и выдать в виде сигнала управления на двигатель. Кстати, о том, кто первым установил ЭВМ на борт ракеты, мы или американцы, я не знаю. А вот астрокоррекцию именно мы впервые в мире применили в бортовой аппаратуре. Американцы такой принцип использовали только в 80-х годах, то есть они отстали в этом отношении от нас лет на 15.
– А ещё какие новшества были разработаны вами под руководством Семихатова?
- Принцип астрокоррекции позволяет бороться с угловыми ошибками. Но есть и линейные ошибки — скорость полёта не та, на которую рассчитывали, попадание не в те координаты может произойти. Эти ошибки замеряются акселерометрами, гироинтеграторами, а бортовая ЭВМ всё это обсчитывает с этими ошибками. Поэтому появилась ещё одна идея — использовать метод триангуляции. На Земле для его реализации устанавливали геодезические точки. У нас возникла мысль использовать в качестве таких точек искусственные спутники Земли. Если я в каждый момент знаю местоположение и скорость движения каждого из трёх спутников, то могу с точностью определить координаты своей ракеты и корректировать соответственно её полёт. Авторы метода Макеев, Семихатов и главный конструктор московского предприятия Гусев, а на его основе была создана система космических спутников «Ураган». На базе которой впоследствии и развилась система ГЛОНАСС.
– О технических достижениях Семихатова говорить можно бесконечно. Давайте поговорим о нём как о человеке. Какие-то внеслужебные дружеские отношения у вас с ним были?
- Друзья у него, конечно, были. Тот же Виктор Петрович Макеев. Но себя я никак назвать его другом не могу. Фамильярности с подчинёнными он никогда не допускал, к тому же он на 23 года старше меня был. Замечу ещё, что на протяжении почти всех лет работы, пока он был главным конструктором, я ни разу не слышал, чтобы к кому-либо из работников нашего предприятия Семихатов обращался по имени и отчеству — только по фамилии. Лишь когда он стал советником гендиректора НПОА, а я — главным конструктором, удостоил меня такой чести.
– А какие-то увлечения, хобби у него были? Рыбалка, например, охота…
- Знаю, что автомобиль был его страстью. Не в смысле владения им, а в том смысле, чтобы покопаться в нём, что-то подрегулировать, подремонтировать. В то времена ведь никаких доступных автолюбителям автосервисов не было. А у него была «Победа», потом он сменил её на «Волгу» и много свободного времени проводил в своём гараже. Но чтобы увлекался охотой, рыбалкой или чем-то подобным, я не слышал. Хотя человек был увлекающийся. Помню, в 1980-е годы, когда подходила к финишу программа многоразовых космических кораблей «Буран», Семихатова назначили руководителем одной из групп, которая должна была оценить готовность систем его управления. В качестве экспертов Николай Александрович взял с собой меня и ещё одного сотрудника. В Москве нам пришлось и выходные провести. В пятницу вечером он мне говорит: «Бельский, вы чем намерены заняться в субботу?». «Не знаю, говорю, может, к родственникам проеду». «А я бы предложил вам на Красную Пресню проехать на выставку». Там, оказывается, проходила промышленная выставка Бельгии. Я в ответ: «Конечно, Николай Александрович, если вы рекомендуете…». И поехали мы втроём, и провели там чуть не весь день. Он и в павильоне во все мелочи вникал, всё у персонала выставки выспрашивал, потом на открытую площадку нас потащил, где всякая техника выставлена. Осенью дело было — холодный дождь, грязь, а он газетку подстелил, полез под машину, чтобы всё увидеть своими глазами, пощупать своими руками. Для него ни в чём мелочей не было. Такой человек был увлекающийся – и мы, признаюсь, иногда пользовались этой его чертой.
– Каким же образом?
- Например, однажды он меня вызвал и затребовал характеристики какого-то прибора. У меня два представления — или я не знаю, тогда вспоминать бессмысленно, или я знаю, но не помню, как в случае с этим прибором. Понимаю, что знаю, но мне надо несколько минут, чтобы вспомнить. А стоять перед Семихатовым и морщить лоб, вспоминая, невозможно — выгонит просто. Чтобы обеспечить паузу, я и говорю: «Николай Александрович, у меня голова совершенно другим забита». Он мне: «А что такое?». «Да вот, – говорю, – вычитал в каком-то журнале, что никакого татаро-монгольского ига не было. Пишут, что это была междоусобица русских князей, а в дружинах некоторых из них были татары и монголы». У него сразу полемический задор: «Это всё ерунда». И начинает излагать мне свои аргументы, почему это ерунда. А я за это время вспоминаю характеристики прибора и останавливаю его: «Николай Александрович, я тоже не согласен с авторами этой теории, а характеристики прибора, которые вы у меня запросили — вот такие». Так что у него легко можно было к любой теме интерес пробудить.
– А участие НПОА в создании систем управления стартами «Союзов» — это уже не Семихатов?
- К тому времени Семихатов уже оставил пост главного конструктора и был советником гендиректора НПОА. Но такой заказ мы получили не в последнюю очередь благодаря его авторитету. А берясь за это дело, продвигая его, мы с ним советовались. Тем более, что до конца его дней Николай Александрович для меня оставался не советником, а Главным конструктором.
Николай Александрович Семихатов родился в селе Полчаниновка Саратовской области 10 декабря 1918 года. В 1942 году после окончания Московского энергетического института получил назначение в НИИ в город Барнаул, но, проработав там два месяца, попросился добровольцем в действующую армию. До конца Великой Отечественной войны на разных фронтах командовал огневым взводом артиллерийского полка. Был четырежды ранен. После демобилизации с 1946 года работал в в Москве в НИИ, возглавляемом академиком Н.А. Пилюгиным, где руководил разработкой счётно-решающих приборов для систем управления ракетных комплексов. В 1953 году был назначен главным инженером и главным конструктором разработок специального конструкторского бюро СКБ 626 в Свердловске, ставшего родоначальником НПО Автоматики, с которым была связана вся его последующая трудовая деятельность.