Сирийский повар — о жизни на Урале, вкусовом шоке и русских женщинах»
25 января 2018, 19:00
Сириец Исам Сваид рассказал «ОГ», как, приехав в Россию, привыкал к уральской еде, с каким трудом оформлял гражданство и c каким упорством учил язык, а также о сложном характере русских женщин. Фото: Павел Ворожцов
Люди с тяжёлым характером, блюда с майонезом, незнание иностранного языка. И это небольшой перечень того, что ожидает человека, который переезжает из другой страны жить на Урал. О том, какие ещё открытия можно сделать о себе и о людях, рассказал сирийский повар Исам СВАИД, который живёт в Екатеринбурге, а трудится поваром на одной из баз отдыха Свердловской области.
«Первые четыре года я жил нелегально»
— Исам, расскажите, как и зачем вы решились переехать в Россию?
— Это было в 2006 году, ещё до начала войны. Я не собирался переезжать, просто друг, у которого родственники живут в Челябинске, предложил поехать на месяц и посмотреть, что такое Россия. Я бы никогда в жизни не подумал ехать сюда. Я хотел быть самостоятельным, но отец нам всё давал, всё покупал. Нужны деньги — возьми. Я не ценил жизнь, мне было скучно. В 13 лет у меня была своя квартира. Зачем она мне?
— Как отреагировали близкие?
— Все родственники были против. Перед отъездом родители провели семейное собрание и сказали, что не надо ехать, отец сказал — если уеду, никакой помощи от него не будет.
— Вы с другом остановились в Челябинске?
— Да. Его родственник в тот момент открывал ресторан, а я как раз до этого подрабатывал в ресторанах. Мне предложили работу — «поднять» заведение, а потом уже уехать. Я должен был вернуться к первому октября, каникулы заканчивались. Проработал три месяца, мне предложили продлить контракт на год. В течение этого года я познакомился с ресторатором, который живёт в Екатеринбурге. Он пригласил работать к себе. Так я проработал четыре года. После пяти лет я всё-таки уехал домой на три месяца.
— А как с документами в России? Оформили гражданство?
— Первые четыре года я жил нелегально, без трудовой и санитарной книжек. У меня закончились и паспорт, и виза. Потом решил, что хватит, пошёл к начальнику в миграционную службу, объяснил ситуацию. Вызвали милицию, сняли отпечатки пальцев. На десятый день я улетел в Дамаск. Когда вернулся в Россию, стал делать всё легально. В течение года я подал документы на временное проживание, документы на вид на жительство, после шести месяцев подал на гражданство и получил паспорт. Это я сейчас быстро описываю, на самом деле долго мучился с документами.
— Приятное было ощущение — стать гражданином страны, в которой столько лет живёте?
— Очень. Без документов здесь сложно жить. Я не любил ходить в миграционную службу. Может быть, они так плохо относятся ко всем иностранцам? У них такой тон разговора, как будто я приехал у них деньги просить. Было всего несколько человек, кто мне помогал.
— Вы приехали, совсем не зная языка?
— Английский знал, но средне. Из Дамаска я улетел в Москву на самолёте, а до Челябинска решил ехать на поезде. Я уехал один и даже не знал, что когда поезд стоит, нельзя ходить в туалет. Поесть не мог пойти, потому что никто не понимает ни слова по-английски. Сижу, как дурак, а ехать 40 часов. Первое слово, которому я научился — «молния», потому что из окна было видно супермаркет с таким названием. Каждый день занимался примерно по два часа. Это был мой потолок — научиться за три месяца русскому языку. В течение года я уже разговаривал нормально.
Исам Сваид рассказал, что профессия повара выбрала его сама — в 13 лет он устроился мыть посуду в ресторан, а уже в 17 работал в самом большом ресторане в мире «Ворота Дамаска». Фото: Владимир Мартьянов
«Теперь я вижу сны на русском»
— Зная три языка, на каком думаете?
— Вначале, когда учил русский, мой мозг переводил всё на арабский. Где-то через полтора-два года я уже не переводил, а сразу понимал по-русски. Сейчас даже сны по-арабски уже не вижу: если со мной во сне кто-то разговаривает, то уже по-русски. Ни с кем не общаюсь на арабском, только с родными.
— Как вам путешествие на поезде из Москвы в Челябинск?
— В школе я учил историю Советского Союза — и это было ужасно: очереди за сахаром, ходили во всём одинаковом, мяса не было, продуктов. Когда я ехал, по пути попадалось много деревень, в которых никто не живёт. Всё, о чём говорили в школе, оказалось правдой. Но, когда доехали до Челябинска и я увидел город, я понял, что страна уже совсем другая.
— Ваша семья осталась в Сирии? Война сильно изменила уклад жизни?
— Да. У нас был коттедж трёхэтажный, у каждого своя квартира была. В конце 2012 года разбомбили наш район на юге Дамаска. Как раз в тот момент я был там, бомбили именно в тот день, когда мы выехали. Надели на себя всё, что нашли, и уехали. Всё там осталось — и мебель, и золото. Хорошо, что я чемодан не разбирал. Родители до сих пор живут в школе, отец хранил деньги не в банке, а дома.
— Не думали перевезти семью сюда?
— Не каждый человек сможет переехать сюда. Я не могу их тут содержать — это очень дорого. Мне проще обеспечить их там, чем сюда перевозить. А ещё тут люди другие, погода другая, питание другое. Первые месяцы я вообще не мог есть нормально, невкусная еда здесь.
— О еде до сих пор так думаете?
— Сейчас я ем спокойно (смеётся. — Авт.). Но тут у молока другой вкус и у йогурта, помидоры другие, огурцы. Когда я только приехал сюда, мучился, не мог понять, что такое борщ со сметаной или майонезом. Арабы майонез очень редко едят, разве с курицей жареной и картошкой фри в качестве соуса. А тут ведь везде добавляют майонез и сметану! Даже в харчо! А гречка? Ею мы кормим голубей! Супы мы тоже очень редко едим, готовим зимой овощной или с чечевицей. Если бы я показал маме салат «оливье», она бы его выбросила.
— Удалось добиться желаемой самостоятельности?
— Да. Сейчас я высылаю родителям деньги. Представляете, если бы я не уехал, как бы они жили? У нас в семьях обычно много детей и не принято бросать родителей. В России, к сожалению, иначе. Ребёнка вырастили — и он уехал. Всю жизнь ради ребёнка жить, а потом отпустить — это неправильно. Родители сами учат ребёнка бросать. И зря.
«Я больше не доверяю людям на 100 процентов»
— У вас сейчас есть жена? Она русская?
— Да, русская. Познакомились на работе, она юрист.
— Не чувствуете разницу в менталитете?
— Чувствую, конечно, но пытаюсь её учить. Она с характером, и характер у неё очень сложный, но она меня любит. Она очень быстро начинает злиться. Можно ведь нормально разговаривать, по-тихому. Сейчас более-менее, но мне кажется, она переступает через себя.
— У вас изменилось как-то отношение к людям после переезда в Россию?
— На работе есть только четыре человека, на которых можно положиться, остальные могут в любой момент подвести, но я готов к этому всегда. Я стал доверять людям только на 90 процентов, десять всегда оставляю для того, чтобы, когда человек мне сделает плохое, мне бы не было обидно. Плохо, что нет полного доверия, напрягают эти десять процентов. Хочется на сто, но не получается. Ещё, к сожалению, здесь больше обращают внимание на внешность, на то, что снаружи и предпочитают не общаться с бедным, даже если это хороший человек. В Сирии так не принято…
- Опубликовано в №14 от 26.01.2018 под заголовком «Если бы я показал маме «оливье», она бы его выбросила». Сирийский повар — о жизни на Урале, вкусовом шоке и русских женщинах»