Питер Миллер: фотогравюры, Япония и Тарковский (полная версия интервью)

Полная версия интервью

Питер Миллер - один из немногих современных мастеров, работающих в технике фотогравюры. Выставка его работ, которая открылась на днях в Екатеринбургском музее изобразительных искусств, получила вопросительно-философское название: «Are We There Yet?» («Мы уже там?»). Именно об этом спрашивают дети в долгом путешествии. Этот же вопрос Миллер задаёт и себе: он родился в США, 35 лет назад перебрался в Японию и за это время объехал полмира. Корреспондент «ОГ» встретился с автором выставки и выяснил, зачем фотохудожник возрождает технику XIX века, чем она отличается от обычной фотографии и какое влияние на автора оказали японская ментальность и эстетика.

- Как вы пришли к этой технике, почему решили работать с фотогравюрами?

- Всё началось в 1991 году. В Японии тогда было много хороших фотографов, но мне хотелось делать что-то такое, что отличалось бы от всего остального. Нечто уникальное. Я размышлял, какое направление выбрать, пока однажды не увидел на выставке в Нью-Йорке оригинал фотогравюры XIX века и понял: «Вот чем я хочу заниматься!» В то время я ничего не знал ни о фотогравюрах, ни о процессе их создания. Так что я приобрёл инструменты, материалы и целый год потратил на изучение основ этой техники.

- В чём заключается уникальность фотогравюры по сравнению с другими видами печатной графики?

- В первую очередь, в фактурности самого оттиска. Он может быть грубым, зернистым или, наоборот, очень гладким — в зависимости от того, насколько глубоко тушь проникает в волокна бумаги. Во-вторых, уникальна сама тоновая палитра — ни фотоизображение, ни ксилография не позволяют с такой точностью передавать тончайшие оттенки чёрного и белого. И наконец, глубина. Бумага пропитывается краской, а не остаётся на её поверхности, из-за чего возникает тот самый эффект трёхмерности. Всё это делает фотогравюру уникальной графической формой, наиболее близким аналогом которой является меццо-тинто.

«Как будто», 2014 г.

- Много ли времени занимает процесс создания работы — от фотосъёмки до печати готового оттиска?

- За 24 года я сделал 319 фотогравюр. То есть чуть больше 13 работ в год… Да, процесс довольно долгий. К тому же требующий специальных материалов и оборудования. Печатный пресс, источник ультрафиолетового света — всё это раздобыть непросто. Что-то можно купить в Японии, но вот, скажем, бумагу я заказываю в Италии и во Франции. Химические растворы иногда тоже приходится покупать за пределами страны.

- Чем отличается обычная фотосъёмка от создания снимков для фотогравюр?

- В силу технических особенностей обычная фотография не способна передавать оттенки, предельно близкие к чёрному или белому. Но это возможно в фотогравюре. Поэтому во время съёмки я всегда стараюсь тщательно настроить контрастность, представляя, как изображение должно выглядеть на бумаге. Это не репортаж, и нет нужды беспокоиться о том, чтобы уловить событие, зафиксировать определённый момент или точно воспроизвести облик какого-то места — я стараюсь запечатлеть в своих работах нечто вневременное.

- Как особенности этого изобразительного метода соотносятся с художественными задачами, которые вы перед собой ставите?

- Мне хочется, чтобы, увидев, например, горный пейзаж, вы могли ощутить его шероховатость, так, словно взглядом «прикасаетесь» к поверхности склона. Поэтому я предпочитаю метод глубокого травления. Получение нужного тона всегда сопряжено с поиском баланса между возможностями техники и художественной задачей.

- Сейчас вы живёте в Японии, но ваше детство прошло в США…

- Да, я вырос в Питтсбурге, штат Пенсильвания.

- Что заставило вас переехать в Японию?

- О, это было очень давно. Я работал в сфере консалтинга, и одним из моих клиентов был японский автопроизводитель «Honda». Впервые я приехал в Японию в 1977-м, чтобы участвовать в строительстве первого американского автозавода. Мне понравилась страна, здесь я познакомился со своей будущей женой, и мы решили остаться.

- А ваши работы — в них отражается американский взгляд, или они в большей степени вдохновлены японской философией?

- Все они — абсолютно японские по духу. Даже те, что были сделаны за пределами Японии. Взглянув на мои фотогравюры, вы легко можете в этом убедиться. Если в западном представлении туман, дымка, покрывающая изображение, ассоциируется с чем-то мрачным и зловещим, то для японцев такие вещи — органичная часть картины. Если часть горы скрыта облаками, это совершенно естественно. Ведь если удаётся разглядеть лишь треть изображения, а всё остальное заслоняет туман, вы начинаете додумывать, что скрывается за этой завесой, и словно проникаете внутрь самой картины. Японское искусство следует принципу незавершённости, благодаря которому вы можете мысленно достраивать картину.

- То есть взаимодействовать с объектом искусства, используя собственное воображение…

- Именно. Сделать доступными для взгляда все элементы изображения -  значит, оскорбить зрителя, лишив его возможности активного участия. Важно оставлять пространство для ответного мыслительного действия. В этом — проявление уважения к интеллекту человека, воспринимающего искусство, признание его духовной зрелости.

- В упомянутой вами технике меццо-тинто работает не так много мастеров. А сколько занимаются фотогравюрой?

- Ещё меньше. Я думаю, что во всём мире наберётся не более двух-трёх десятков человек, постоянно работающих в этой технике. Многие изучают процесс, но не применяют свои знания на практике. А кто-то специализируется лишь на каком-то одном из этапов. Например, есть мастерские, которые превращают в фотогравюры работы из других сфер изобразительного искусства, но не создают оригинальные изображения.

- Получается, единственный способ освоить эту технику — найти мастера по фотогравюрам, который сможет передать знания?

- Да, чаще всего так и происходит…

- В Японии у вас есть ученики?

- До сих пор я не пробовал учить кого-то, но моя новая мастерская — её строительство начнётся в следующем году — будет намного больше, чем та, в которой я работаю сейчас, и, вполне возможно, я возьму в обучение несколько человек. Там можно будет жить, работать и учиться. Мне не слишком интересно преподавание в привычном смысле — я бы хотел, чтобы процесс обучения был основан на личных взаимоотношениях и протекал в неформальной обстановке.

- Выставка, которую вы привезли в Екатеринбург, называется «Are We There Yet?» («Мы уже там?») Как возникла эта идея, что послужило для вас источником вдохновения?

- «Are we there yet?» — это вопрос, который в Америке задают дети, когда вся семья отправляется на машине куда-нибудь далеко-далеко. Даже если вы путешествуете без конкретной цели, в какой-то момент дети спрашивают: «Мы уже приехали?» Но смысл в том, что не существует конечного пункта, и важно уметь получать удовольствие от самой поездки. Наслаждаться каждым моментом путешествия, не думая о том, чтобы поскорее куда-то добраться. А ещё мне хотелось передать ощущение растерянности, которое возникает, когда не знаешь, в каком направлении двигаться дальше. Несмотря на то, что большинство из этих работ сделаны не так давно, в них суммируется всё, что я увидел и пережил, впечатления, накопленные за всю мою жизнь, за годы путешествий.

- А часто вы путешествуете?

- Я выезжаю куда-нибудь два-три раза в год. Мои поездки можно условно разделить на три типа: закупка материалов, участие в выставках и просто путешествия. Выходит примерно по одной поездке каждого типа за год, но интенсивность и продолжительность всегда разная.

- Чем путешествия для вас так привлекательны?

- Каким-то образом они стимулируют творческое видение. Этого не происходит, если не выходить из дома. Приходится очень напряжённо всматриваться, пытаясь разглядеть интересное в привычных вещах, но стоит отправиться в путешествие, как возникает другая проблема: интересным начинает казаться буквально всё, что видишь перед собой. Приходится ограничивать круг вещей, которые попадают в поле зрения, жертвовать осмотром достопримечательностей — ради того, чтобы узнать и почувствовать истинную сущность места.

- Вы впервые в Екатеринбурге, но в России вам бывать уже приходилось, не так ли?

- Я дважды был во Владивостоке, а ещё в Санкт-Петербурге и в Москве. Россия — огромная страна, и мне бы хотелось поездить по разным городам. Очень хочу в Казань, в Омск, а ещё мне бы хотелось когда-нибудь съездить на Алтай. В экспозиции, кстати, есть фотогравюры из предыдущих поездок по России.

- Как в вашей жизни сочетаются творчество и повседневные дела, связанные с процессом создания фотогравюр, какой здесь баланс и динамика?

- Когда я был молод, у меня и в мыслях не было заниматься фотогравюрой или чем-то подобным, поскольку искусство требует совершенно иного подхода и образа мышления, нежели повседневность. Но с возрастом я научился переключаться с одного на другое — уходить из обычной жизни в невероятный мир искусства и возвращаться обратно. Когда я в работе, когда делаю снимки, печатаю оттиски, то полностью концентрируюсь на графических элементах, на дизайне. Подготовке выставки или разработке плана продвижения сопутствует совершенно иной мыслительный процесс.

- Вы когда-нибудь испытывали сожаление, что ушли из бизнеса и обратились к искусству?

- Можно сказать, что я сбежал из реального мира в мир искусства (смеётся), но ни разу не пожалел об этом. Я поддерживаю связь с миром бизнеса — через своих друзей, но у меня и в мыслях нет возвращаться обратно. Потому что, как мне кажется, реальный мир вовсе не настолько реален, как мы привыкли думать. Мы сами конструируем его в нашем воображении благодаря творческому видению. Но мне нравится находить в реальности основу для творчества.

- Работы, которые мы можем видеть на выставке, очень разноплановые, несмотря на то, что представлены в рамках одной экспозиции...

- Я стараюсь не повторяться, стараюсь каждый раз делать что-то новое, даже если обращаюсь к прежним темам. Когда я готовлюсь к выставке, мне действительно хочется, чтобы посетители увидели разные работы, из разных уголков мира, сделанные в разное время. Важно только, чтобы сохранялось некое композиционное единство, а в дизайне присутствовали родственные элементы.

- Ваше художественное мировоззрение формировалось под влиянием японской и американской культур. А есть ли в русской культуре явление или персонаж, значимый для вас с точки зрения визуального искусства?

- Андрей Тарковский. Очень немногим режиссёрам удавалось так использовать камеру, как это делал он в своих фильмах. Как правило, камера в кино просто следует за действием. Но в фильмах Тарковского движение камеры становилось отражением потока мыслей, возникающих в сознании зрителей. Мне бы хотелось достичь чего-то подобного в застывшем изображении.

- Значит ли это, что, создавая фотогравюры, вы стараетесь рассказать некую историю?

- Я думаю, повествовательный элемент играет важную роль. Он позволяет установить эмоциональную связь со зрителем. Иногда мне это удаётся, иногда не очень… Я не слишком люблю концептуальное искусство — искусство, требующее объяснения. Я стремлюсь к прямой, интуитивной связи, к непосредственной передаче зрителю чувств и эмоций. Это и есть моя конечная цель.