– Почему у Ани так и не получилось стать настоящей матерью для Юли? В ней так и не проснулся материнский инстинкт?
– Когда я с ней познакомилась, она мне сразу понравилась. Я долго в колониях искала героиню, но всё было не то. Какая-то фальшь была в этих девках. Аня никогда не врала, по крайне мере, мне. Как есть, так есть. И когда я на ней остановилась, вся моя группа отнеслась скептически. Но я была уверена, что выбор правильный. Во вторую экспедицию группа со мной согласилась.
Когда она вышла из тюрьмы, мне казалось, что я снимаю историю с хорошим финалом. Я никогда не предупреждала её перед приездом, отчасти специально, чтобы она не готовилась. Дома всегда был порядок. Диме (сожитель Ани. – Прим «ОГ») я тоже сначала радовалась. Я надеялась, что она найдёт работу, но она начала с этим Димой пить. Хотя могла держаться, потому что семь лет тюремной трезвой жизни – достаточный для этого срок. Не будь в этой истории алкоголя, всё могло бы сложиться лучше.
– Даже теперь, когда я знаю финал этой истории, для меня это кино в первую очередь именно о Наташе…
– Наташа очень, очень и ещё раз очень хороший человек. Она никогда не может пройти мимо чужой беды – постоянно помогает каким-то бомжам, про кошек и собак я просто молчу. Мы ехали с ней по трассе, как раз к Юле, она вдруг разворачивает машину – оказывается, увидела в кустах пса… Когда она вышла на меня, чтобы забрать Юлю, я была шокирована. Ведь она знала, что ей потом придётся отдавать матери этого ребёнка…
– Не могу обойти тему документалиста и вовлечённости. Вы очень сильно погрузились в историю своих героев. Речь даже не о том, насколько это повлияло на результат – на ваше кино. Вы вмешались в ход событий, в Юлину жизнь. По прошествии десяти лет считаете ли, что это было правильным решением?
– Я думаю, когда ты начинаешь снимать кино, ты всегда вмешиваешься. Даже если ты делаешь вид, что ты штатив, это не так. Потому что ты не знаешь, как бы себя вели люди, если бы их не снимали. Даже когда мы говорим, что люди привыкают к нам, это так, но они всё равно знают, что их снимают. И говоря, что на экране они на 100 процентов живут своей жизнью, мы лукавим. Наше появление в истории этого человека – тоже часть его судьбы и судьбы режиссёра, конечно. Каждый фильм оставляет след, а уж такие долгие, как «Мама для Юли», становятся частью твоей жизни.
– Как журналист я понимаю, что значит пропускать через себя историю человека. В какой-то момент ты чувствуешь, что просто необходимо поставить блок: рассказал историю – отстранись. Но я вижу, что вы не такой человек…
– Я действительно потом дружу с героями на протяжении многих лет, особенно с героями больших фильмов. И для меня это тоже показатель – бывает, на экране люди выглядят другими, чем они кажутся сами себе, но в конечном счёте они себя принимают такими, видимо, понимая, что это правда. У меня есть ещё один долгий фильм – «Семья как испытание». Это история 15-летних детдомовских подростков, у которых родился малыш, и они должны были отдать его в Дом малютки. Их история разворачивалась очень неожиданно, советую посмотреть эту картину. Сейчас им уже по двадцать, зимой они приезжали ко мне в гости со своей дочкой Сонечкой, которой 5 лет, и с ещё одним ребёнком, который у них родился. Для меня сохранять эти отношения с героями очень важно.
– На пресс-клубе фестиваля вы рассказывали, что оплачивали съёмную квартиру Анны и Юли, в один период брали Юлю к себе домой. Но в какой-то момент может наступить выгорание, ведь по большому счёту это не ваши проблемы…
– Они все отзываются во мне, потому что каждый фильм мы так или иначе снимаем про себя. По крайней мере, выбираем темы, которые нам интересны. Я долго формулировала для себя, о чём будет история про Юлю. В конечном счёте это кино об ответственности. Потому что каждый из людей, которые повлияли на жизнь Юли, включая меня, ответственны за то, что с ней происходит. И в какой-то момент все отошли и не отошли одновременно…
Сейчас Юля живёт в интернате, который находится в той же деревне, что и всё её семейство. Больше всего времени она проводит с тёткой Леной, хотя было время, когда она не брала её даже на выходные. Когда я завершила второй фильм, снова надеялась, что он поможет Юле. Хотя не очень понятно как… Найти ещё одну приёмную семью? Она бы стала для девочки уже четвёртой Это, наверное, слишком. Поэтому сейчас я уже уверена – пусть идёт, как идёт.
– Но эффект от этого фильма может быть более глобальный. Я говорю о ситуации с опекой. Они не забирали ребёнка даже в страшных ситуациях, обосновывая это тем, что «так живёт вся страна»…
– К опеке в этой истории, возможно, даже самые большие вопросы. Было понятно, что им хотелось снять с себя ответственность. И да, меня поразило, что опека всегда встаёт на сторону родственников, вне зависимости от того, что это за родственники.
– В фильме «Мама для Юли» вы вынужденно выступили ещё и в качестве оператора. Понятно, что эта картина в чём-то уступает тем, над которыми трудились большие группы. Но сама история, как мне кажется, всё-таки перевесила все технические моменты…
– Я тоже считаю, что это так. Мне, конечно, очень жаль, что я снимала её без каких-либо денег. Кроме того, когда я начинала съёмки, у меня была дичайшая загрузка. И к первому фильму у меня тоже много претензий, хотя снимали его замечательные операторы – Ира Уральская, Юля Галочкина. Просто в тот момент я работала на программе путешествий, и мне нужно было каждую неделю выдавать 26-минутную передачу, откуда-то привезённую. Я помню, что в тюрьму я приехала с Венского бала. Одна группа в аэропорту меня сдала, а вторая уже ждала около моего дома. Я вытащила бальный костюмчик и взяла тюремный… Так мы поехали в экспедицию. А со вторым фильмом я уже работала на Russia Today Documentary, где тружусь и сейчас. У меня тоже была очень большая загрузка. Будь по-другому, возможно, и кино было лучше. Но жизнь такая, какая есть. С декабря фильм будет выложен на интернет-платформе канала «Настоящее время», они как раз помогли с финансированием постпродакшена.
– У вас действительно много самых разных фильмов, но тюремная тема так или иначе заняла довольно большую часть вашей кинобиографии. Чему она вас за это время научила в творческом плане?
– Это хороший опыт, чтобы сбить с себя спесь, если ты думал, что хорошо разбираешься в людях. Героинь, с которыми я разговаривала в колонии, мы сначала очень жалели. А приехав в следующий раз, поняли, что они рассказывают уже другие истории своей жизни. Так было до четвёртого нашего приезда. Вот тогда они к нам привыкли, и, забыв, что говорили до этого (а у нас все ходы, естественно, записаны), начали рассказывать правду. Или ещё случай. В колонии была одна бабушка – божий одуванчик. Симпатичная, с благостным, светлым, совершенно спокойным лицом. В рекламе бы сниматься. Мы встретили её в комнате свиданий – к ней приехали дочь и внучка. И спрашиваем: «Ну как вам здесь?» А они начали в голос говорить, какая хорошая тюрьма, что им есть с чем сравнивать, что где они только не сидели… Бабка и её семья – профессиональные сбытчики наркотиков. Сейчас вот думаю, что надо было и о них кино снять…
– Да, скажу цинично – там кладезь «киношных» историй…
– И да, и нет. Понимаете, как правило, их истории не столь прикладные, а нам нужно, чтобы человек мог примерить их на себя. Ведь мы смотрим только когда это перекликается с нами, когда это задевает наши струнки души.