Так случилось, что Демидовский лауреат 2016 года академик Валерий Рубаков (Москва, Институт ядерных исследований РАН) с некоторых пор больше известен как общественный деятель, один из участников нашумевшего клуба членов РАН «1 июля», в 2013 году громко заявивших об отказе признать ликвидацию Российской академии наук и вступать в новую, которую предлагали создать авторы первого «реформенного» законопроекта. Хотя на самом деле прежде всего он — выдающийся учёный с международным именем, один из ведущих специалистов в области квантовой теории поля, физики элементарных частиц и космологии, за достижения в которой и получил авторитетную награду.
Оглавление серии «Лауреаты Демидовской премии за 2016 год»: Юрий Золотов / Вячеслав Молодин / Валерий Рубаков
Рубакова называют вундеркиндом, с ранних лет проявившим блестящие способности и доказавшим право на занятия большой наукой. Мировую известность он обрёл в 26 лет — благодаря эффекту, названному его именем. Речь идёт о так называемом монопольном катализе распада протона. Дело в том, что теоретически предсказано существование магнитных монополей — элементарных частиц с магнитным зарядом. «Я же показал, что если взять довольно широкий класс моделей элементарных частиц, то при взаимодействии с такими монополями протоны должны превращаться в другие частицы с большим энерговыделением, и что самое главное — вероятность этого процесса очень высока, чего не ожидал никто», — поясняет академик. Не ожидали до такой степени, что авторитетный европейский журнал «Physics Letters» отфутболил первый вариант статьи с вердиктом «этого не может быть никогда». Но вскоре статью напечатали в отечественном журнале, через год к сходным выводам пришёл американский физик Куртис Каллан, работа получила большой резонанс, а много лет спустя в Кембридже сотрудник названного издания принёс Рубакову свои извинения за недальновидность.
Интересно, что экспериментального подтверждения этого результата до сих пор нет, магнитные монополи не обнаружены. Отсюда — вопрос, в последнее время всё чаще всплывающий в прессе, на телевидении, особенно от чиновников, берущих на себя управление наукой: зачем в принципе нужно такое теоретизирование, не приносящее конкретного результата, стоит ли государству его финансировать?
— Вопрос не новый и, мягко говоря, не очень умный, — отвечает на него Валерий Анатольевич. — В данном случае теоретическая состоятельность результата подтверждена, и это само по себе ценность. Могу добавить, что из всей этой истории с монополями вырос целый набор теоретических идей и результатов, часть из которых имеют прямое отношение, например, к ранней Вселенной. Если же очень сильно пофантазировать и представить, что монополи научились получать на ускорителях, то они могли бы быть катализаторами процесса громадного выделения энергии, а их накопление способствовало бы решению энергетической проблемы человечества. Но такое может случиться через тысячу лет, а может и никогда не случиться. Теоретическая физика, как и вся фундаментальная наука, живопись, музыка, литература — это часть общечеловеческой культуры, загонять её достижения в конкретные сметы бессмысленно.
Одно из главных открытий 2016 года — экспериментальное подтверждение наличия гравитационных волн, предсказанных Эйнштейном сто лет назад. Но если бы их не обнаружили — значение открытия Эйнштейна не стало бы меньше. Его наследие — это прежде всего бесценный вклад в общую интеллектуальную копилку, открывший перед ним новые горизонты познания и заложивший базу для создания новых технологий. Эту базу нужно постоянно пополнять, для чего необходимы школы, традиции.
Сегодня физики мира знают Рубакова как автора идеи «мира на бране». Это предположение о том, что наш мир может иметь не три пространственных измерения, а больше, а наша материя состоит из частиц, локализованных вблизи трёхмерного многообразия, или доменной стенки, которую теперь называют браной. И сейчас эта идея, родившаяся применительно ко всей Вселенной, активно используется в физике конденсированного состояния, во многих фундаментальных теориях.
— Но это работы довольно давние, если же говорить о моих современных интересах — среди них в том числе есть одна интересная тема, — рассказывает Валерий Анатольевич. — Известно, что в истории Вселенной была горячая стадия с гигантскими температурами и очень быстрой скоростью расширения, но сегодня мы знаем, что она не была первой. Есть понятие космологической инфляции, определяющее основную гипотезу того, что было до горячей стадии. Инфляция — это вздутие, раздувание, когда что-то очень быстро растёт, в данном случае — все пространственные расстояния. Но можно пытаться искать и другие варианты развития событий. Например — что когда-то Вселенная была очень большая и разреженная — почти как наша сегодня, потом сжималась, потом была остановка сжатия, нагрев и переход к расширению. Дальше надо выяснить, возможно ли такое теоретически, и если возможно, то как это доказать практически, что называется, глядя на современные небеса? Вопросы очень нетривиальные, и самое любопытное — рано или поздно на них будет получен ответ. Ведь речь идёт о самых первых секундах формирования нашего мира, оставивших след на всём, что нас окружает…
Академик Рубаков — профессор МГУ, заведующий кафедрой физики частиц и космологии физического факультета.
— Какое впечатление производят современные студенты?
— Студенты очень хорошие — по крайней мере, у меня. Кадровая перспектива есть, и это радует. Сложнее с перспективой организационной и финансовой. Когда молодой учёный не знает, сохранится ли лаборатория и даже институт, в котором работают его учителя — естественно, он начинает думать о другом месте работы. Кроме того, в физике элементарных частиц огромное значение имеет уровень оборудования для экспериментов, оно дорого стоит и, конечно, классному специалисту интересней там, где оно есть. Что касается уезжающих за границу — из моих студентов примерно половина ищет себе место там и, как правило, находит. Вторая половина, при всех минусах, остаётся здесь.
— Были ли у вас мысли уехать из России? И были ли предложения?
— Были и мысли, и предложения, и ещё какие. Не вдаваясь в подробности, скажу, что когда я сообщил об этом коллегам, они решили, что я уезжаю — от таких предложений не отказываются. А когда узнали, что остаюсь — очень, очень удивились. Я много думал на эту тему, анализировал все за и против и в конце концов пришёл к выводу, что мне комфортней работать здесь. И о своём решении не жалею. В конце концов, тут у меня выросли отличные ученики, которые теперь растят своих…
— Сколько их?
— Точно сказать не могу, но две футбольных команды наберётся, не считая «запасных». Что для серьёзной науки совсем не мало. И это создаёт положительный настрой, несмотря ни на что, вселяет оптимизм.