Николай Предеин, скульптор и график, член Союза художников России, автор золотой статуэтки Российской оперной премии «Casta Diva»:
– Каждая книга – для тебя, если она в тебе что-то меняет. У меня их было несколько. Вспомню всё-таки две. Одна из них сейчас почти забытая, по большому счёту, может быть, заслуженно. Тем не менее. Мне тогда было семнадцать лет, ещё не кончился воздух весны 60-х, всюду – кибернетика, бионика, цветомузыка, тайны человеческого мозга, художественного творчества… Не поступив после школы на физтех УПИ, работал на заводе фрезеровщиком и готовился ко второй попытке. Один мой старший товарищ, который очень много читал и был большим умницей, посоветовал мне прочитать книгу фантаста Ивана Ефремова «Лезвие бритвы».И меня так заразили рассуждения автора о красоте, о причинах её и природе (тут, видимо, романтический юноша почувствовал, что это – «разгадке жизни равносильно»). Более того, пытливый юноша сам стал размышлять об этом, стоя у фрезерного станка… Слава Богу, это не кончилось производственной травмой. Всё обернулось серьёзней: я забыл о физтехе и на следующий год поступил в Свердловский мединститут с твёрдым намерением стать исследователем творческих возможностей человеческого мозга, не менее того.
А параллельно «работала» во мне найденная в библиотеке у старшей сестры книга «Мир как большая симфония» Марка Эткинда о художнике Чюрлёнисе. Там не было физики, но был космос. Там не было психологии, но была та самая загадка художественного творчества. Не об этом ли был поразивший меня диалог, описанный в этой книге? Чюрлёниса спросили: а почему у вас Короли сидят на ветках деревьев? Художник ответил: не знаю… Это меня повернуло во второй раз. Потому как, покупая книги по искусству (их было уже едва ли не больше, чем по медицине), уже сам пытаясь что-то там рисовать и лепить, не признаваясь ещё самому себе, постепенно понял: не хочу знать тайн творчества, я – хочу не знать, тот есть искать и пробовать делать что-то сам.
Какое-то время я вёл двойную жизнь. На третьем курсе, осмыслив эту свою двойную жизнь, написал заявление об уходе из мединститута, ушёл служить в армию (где, кстати, собрал дивную – на фоне казарменного быта – коллекцию репродукций живописи и скульптуры из «Огонька», выдирая их во время посещения солдатской библиотеки). А после армии, после ряда событий, встреч и учёб, я всё-таки стал заниматься тем, чем хотел, – скульптурой. О тайнах творчества не вспоминаю. Когда кто-то из зрителей спрашивает меня: «А почему…?», я (с помощью Чюрлёниса), улыбаясь, отвечаю: «Не знаю…»
Книги меня не перевернули. Книги меня – повернули. В нужную сторону.