Рискну предположить: по своим внешним данным он был обречён играть забавного Бони либо комичного Пеликана в кальмановских опереттах. Невысокого роста, юркий, егозистый. «Негероический». Но сегодня Смолин — один из самых узнаваемых и самобытных актёров прославленной труппы Свердловской музкомедии. С невероятным для «лёгкого жанра» актёрским диапазоном.
— Глупость, быть может, спрошу, но — сцены не боитесь?
— Боязнь сцены — болезнь. Она существует. Кто-то и в жизни играет, а актёры из-за этого вынуждены уходить из профессии. У нас в театре была актриса с хорошим голосом, хорошими физическими данными. Но как спектакль — давление, её трясёт, теряет сознание. Заменили раз, другой. В результате всё-таки ушла… В молодости у меня было волнение на грани мандража. Мандраж прошёл. Но волнение должно быть. И любовь. Есть гениальное изречение: «Если ты делаешь дело без любви и непрофессионально — это халтура, если с любовью, но непрофессионально — хобби, если профессионально, но без любви — ремесло, а вот если с любовью и профессионально — это искусство».
Досье ОГ
Владимир Николаевич Смолин
Родился в 1952 г. в п. Каштак Челябинской области.
1976 г. – окончил Государственное музыкальное училище им. Гнесиных.
1976–1985 гг. – солист Омского музыкального театра.
С 1985 г. – солист Свердловского театра музыкальной комедии.
Награды и звания
Внутритеатральная премия Свердловской музкомедии имени А.Г. Маренича – «За большой творческий вклад» (1996).
Многократный лауреат премии «Браво!» (Бони, «Княгиня чардаша», 1997; Чёрт, «Чёрт и девственница», 2000 и др.).
За роль Скруджа в спектакле «Ночь открытых дверей» (2006) удостоен Национальной театральной премии «Золотая маска» в номинации «Лучшая мужская роль в оперетте/мюзикле», премии Российского фестиваля театрального искусства для детей «Арлекин», премии губернатора Свердловской области «За выдающиеся достижения в области литературы и искусства».
Народный артист России.
— Верите в сигналы судьбы, когда она подсказывает — туда — не туда идёшь?
— Да, я отчасти фаталист. Прислушиваюсь, когда судьба пинает: не туда… Например, ни душа, ни организм долго к баяну не лежали. Как только ответственный экзамен — у меня потели руки, пальцы. Кто-то свыше словно говорил: не твоё! Пусть, мол, оно будет — но это не главное в твоей жизни.
— А когда мама, работавшая на почте, «изъяла» ваше письмо в театральное училище - это разве не было сигналом?
— (смеётся) Так она про это рассказала, когда я уже артистом стал. А до тех пор я всё недоумевал: как это, за месяц отправил документы, а они опоздали?.. Маленький я был. Вы же видели фотографии проводов в армию. Сестрёнка рядом, на три года младше, выглядит старше меня. Так это мне уже 18! А когда собрался в театральное училище, мне было 15. Куда было одного отпускать? Хотя родители с детства давали самостоятельность. Помню, лет в 13 с пацанами собрались на Лесное озеро, километров в 20 от города, в горах — предгорье Кавказа, Апшеронский район. Пошли отпрашиваться. Родители посовещались и говорят: «Обед приготовишь. Если нам понравится — пойдёшь». Я приготовил первое, жаркое, компот…
А лет в семь пошли как-то с пацанами за земляникой. Кстати, сейчас такого не вижу, а в те времена на полянку выходишь — она вся красно-зелёная. Садишься, и трёхлитровый бидончик мы, вот такие шкеты, набирали часа за полтора. А я страшно любил варенье земляничное. Больше, чем свежую ягоду. Так вот, пришёл домой, родителей нет — дрова в печку, в кастрюлю ягоды, сахар… Мама приходит: я в пене, рожа довольная. В семь лет! В смысле родительской педагогики мама была гениальным человеком. Никогда не учила, но просила, например, помочь на кухне. А когда готовила — говорила, что за чем делает. Вообще, она жизнь положила на детей. Когда был маленьким — она работала в садике поваром, пошёл в школу — в школьном буфете. Потом на почте работала — там и перехватила моё письмо в театральное. А когда я всё же поехал учиться, пошла телефонисткой, чтобы иметь связь со мной… Батя работал крановщиком. По жизни шалопай. Пять классов образования. Но он этого не стеснялся, а даже гордился: без образования он влёгкую ежегодно подтверждал профессию, читал инженерные формулы, понимал сопромат, однажды даже собрал кран — и подъехавшие специалисты подтвердили: идеально. Объяснял просто: «Практика!» Он и мне говорил: «Давай я тебя на крановщика выучу». Но, видимо, у каждого своё предназначение. И будущего крановщика вряд ли дразнили бы в детстве Робертино.
— Робертино? Тот самый?
— Ну да. В
— Однако музыкальную судьбу определил не Робертино Лоретти, а, по слухам, оперетта «Вольный ветер»?
— Да, это первое, что я увидел! В восьмом классе музыкальную школу закончил и не знал, что такое оперетта. А вот в девятом увидел «Вольный ветер» и понял, в каком театре мне надо работать.
— Неожиданная фраза в одном вашем интервью: «Театр драмы люблю больше, чем все музтеатры, вместе взятые». И это говорит один из ведущих солистов ведущего музыкального театра России в своём жанре?
— Не совсем точно передали, что я имел в виду. Почему-то считается: в оперетте актёры должны по-другому жить. Неправильно. И в опере, и в цирке, и в балете, и в нашем жанре человек публичной профессии должен быть актёром. Прежде всего. К примеру, кто самый великий бас? Большинство ответит — Шаляпин. Кто самая великая балерина? Уланова. При этом Шаляпин не был исключительным вокалистом. В его мемуарах есть такой эпизод: однажды в опере, где идёт дуэт двух басов, Пирогов в первом куплете просто «накрыл» зал лавиной звука. Шаляпин, поняв, что силой звука он не перекроет впечатление, второй куплет промурлыкал на пиано. Но как! Секунд пять в зале стояла тишина, а потом обвал аплодисментов. Выходят на поклоны. И Шаляпин тихо Пирогову: «Ну вот, Гриша, а ты орёшь». Он был Актёром. И Уланова, со средними физическими данными, была гениальна на сцене. А кто лучший клоун в цирке? Никулин. Замечательный актёр!
А великая Раневская ещё и уточняла: «Что значит — играть? Играть можно в домино, в карты. На сцене жить надо». Если бы я пошел в цирк — я бы и там был актёром. Но я вот уже 40 лет в музыкальной комедии. Даже
Я актёр спектакля — не отрывка, не концертного номера. Я их не люблю. Вокалист может сделать юбилейный вечер из подборки романсов. Я не вокалист. И никогда вокалистом себя не считал. Для меня отрывок из спектакля на концерте — это как локоть из-за угла показать: «Видишь, какое у меня красивое тело». А ты всё «тело» покажи. Контекст важен. Дистанция судьбы героя.
— А если взглянуть на контекст вашего любимого жанра в целом? На развитие оперетты-музкомедии-мюзикла? У актёра, конечно, подчинённое положение, не он определяет (его выбирают), но зато за 40 с лишним лет вы наблюдали движение жанра изнутри…
— Когда я начинал — мюзиклы в России только начинали существовать. Потрясающий мюзикл Колкера «Свадьба Кречинского», едва ли не первый в нашей стране, я видел в трёх вариантах.- в Ленинградской оперетте (в главной роли — тонкий драматический актёр Костецкий), в Московской оперетте с Герардом Васильевым (ему даже мазурку не надо было танцевать — девочки на него и так западали) и телевизионный вариант. Вот это было начало. А теперь даже по репертуару нашего театра посмотрите — мюзикл, мюзикл, мюзикл… Спектакли с хорошей музыкальной драматургией! Это вам не музыкальные комедии — с куплетным сопровождением, музыкальными вставками: «Бабий бунт» Птичкина по «Донским рассказам» Шолохова был ярким образчиком такого рода спектаклей в советское время. Любой дуэт или арию выбрось — ничего не изменится.
В оперетте музыкальная драматургия уже имела значение. Когда венгры ставили у нас «Цыганскую любовь» и переписали либретто, то они таким образом поломали и музыкальную драматургию спектакля. Это был кошмар!.. Кстати, среди советских созданий оперетты Дунаевского и Милютина с такой мощной музыкальной драматургией, что даже когда их пытаются переделать (поскольку устарели) — музыка сопротивляется, и ничего не получается. Но, по большому счёту, оперетта осталась в своём времени. Да, у нас идут «Принцесса цирка», «Марица», «Княгиня чардаша» — но не они уже определяют репертуар театров и интерес зрителей.
40 лет — дистанция приличная, жанр изменялся естественным образом, но чем хорош наш театр — уже многие годы спектакли рождаются авторами в тесном альянсе с труппой. Командой! Именно свердловскую музкомедию когда-то называли «лабораторией советской оперетты», а потом на нашей сцене стали рождаться так называемые авторские спектакли. Так было и при первом художественном руководителе Кугушеве, и при Курочкине. Так и при Стрежневе. Стиль театра. Так было и с «Беспечным гражданином», и с «Кошмарными сновидениями Херсонской губернии»…
— «Беспечный гражданин» — этапный спектакль в истории Свердловской музкомедии. В вашей судьбе, похоже, тоже? Во всяком случае Митьку Громцева из «Беспечного гражданина» называют в одном ряду со Скруджем из «Ночи открытых дверей», за которую вы получили «Золотую маску». Просто раньше «Золотой маски» не было…
— Вопрос без ответа. В истории театра и кино есть актёры одной роли. Видели, наверное, фильм Дзеффирелли «Иисус из Назарета» — шестичасовой? А Стрежнев когда-то собирался ставить этот мюзикл. И как пример высокого искусства мы поехали смотреть этот фильм. Заодно узнали историю: с актёром Робертом Пауэллом, который сыграл в фильме главную роль и который по внешним данным — само воплощение образа Христа, Ватикан подписал контракт (наверное, многомиллионный) о том, чтобы актёр больше нигде не играл. И этого актёра никто больше и не видел. Вот он актёр одной роли. А я актёр репертуарного театра. Если бы я всю жизнь играл Митьку Громцева — уже, наверное, написали бы продолжение…
Нет, играешь то, что дают. Очень хотел сыграть Тевье-молочника, но у режиссёра было видение другого актёра в этой роли.
А потом — есть ещё одна незатронутая ни в одном интервью тема. Вот ведь и вы не спросите… Есть в турфирмах «горящие туры». А у нас бывают «горящие спектакли», когда по каким-либо причинам надо заменить актёра, играющего роль. Срочно! Так было, например, на «Скандале по-французски». Премьера заявлена. Половина билетов продана. А два актёра попадают в больницу. Отмена спектакля — всегда трагедия. И тогда у тебя спрашивают: «Сможешь?». А пьеса вся держится на тексте, и пятьдесят процентов - мой текст. Надо было за неделю «влететь» в этот спектакль. Влетел.
Точно так же было на «Званом вечере с итальянцами», на «Алых парусах».Такая же ситуация была и на «Хэлло, Долли!». За три дня до премьеры режиссёр звонит: «Ты там сидишь или стоишь? Сядь. Надо срочно вводиться в спектакль». А там роль вроде небольшая по объёму, но реплички (я их называю «блохи») — это хуже всего. Одно дело, когда идёт равноправный диалог героев. А тут говорит-говорит-говорит Долли, и в нужном месте надо сказать «да». Всего-то. Но — в нужном месте!.. Я так подробно, чтобы вы понимали: и это тоже планида актёра репертуарного театра. Часть работы. Да, творчество, лицедейство — это безумно увлекательно, но — иногда нужно просто спасать положение.
— Хорошо, а если помечтать? Вы однажды признались, что хотели когда-то сыграть Ричарда III. Даже неудивительно, он и для меня — потрясающий персонаж. Но что конкретно привлекало вас?
— Мощь. Один диалог с леди Анной в начале пьесы чего стоит! Как Ричард переворачивает мнение человека о себе! Я вообще считаю: психологически это произведение помощнее, чем «Гамлет» или «Король Лир». Ошибки власть имущих, ошибки людей сильных, которые делают их слабыми либо, в конце концов, трупами… Я в молодости всего Шекспира прочитал. Включая малоизвестные произведения вроде поэмы «Венера и Адонис». Про сонеты и не говорю. Некоторые наизусть помню. Язык у него потрясающий. Даже в переводе. Между прочим, англичане вообще говорят: вам в России хорошо, у вас есть Маршак, Щепкина-Куперник, которые так здорово перевели Шекспира, а нам приходится читать его на староанглийском. А это, на минуточку, язык времен Ивана Грозного… Мы, актёры, — вообще, непростые читатели. Иначе воспринимаем текст. Помню, студентом, когда нас заставляли читать пьесы — я всё честно прочитывал, бегая в библиотеку, и что ни мужская роль в пьесе — примеривал на себя. Всё хотелось сыграть. Да что там пьесы! Мемуары Станиславского «Моя жизнь в искусстве» стал читать — и всё начал проигрывать. И понял (смеётся), что не смогу дочитать до конца.
— На вашем недавнем юбилейном вечере худрук театра Кирилл Стрежнев признался, что «ненавидит актёра Владимира Смолина в его работе над ролью». Пошутил. Но подозреваю: шутка не без причины?
— Для меня самое сложное время — черновые репетиции, когда обговариваются мизансцены, задачи. Все воспринимают это с разной скоростью. В разное время включаются наконец актёрские мозги (я называю это «переспать с ролью»). Видимо, и Кирилл Стрежнев имел в виду то же самое. У всех режиссёров один недостаток — задачу поставил и хочет сразу увидеть результат. А (смеётся) фиг вам! Никогда результата с первого раза не может быть. И со второго, и с третьего может не быть. А может, и вообще не будет. Что-то не складывается. Редко, но такое случается.
— В вашем «послужном списке» с удивлением обнаружила всего четыре спектакля на военную тему. Казалось: их больше. Вы очень органичны, естественны в этой теме. Когда с баяном, в военной форме среди ветеранов 9 мая в Доме актёра — вообще, свой среди своих…
— У меня батя — фронтовик. В 17 лет призвали. Война закончилась — ему 19. Сейчас было бы 92. Это поколение особое — юнги, сыны полков. Батя уже далеко, в мире ином, а эти старики здесь. Им эти встречи нужны. И спектакли такие вроде «Храни меня, любимая!» тоже нужны, чтобы нынешние молодые хоть что-то знали о войне. Такая огромная дистанция от войны, что бог его знает, какими словами надо рассказывать о ней. Чтобы пронимало. Чтобы переживали и сопереживали.
— Вы же и сами прошли рядом с войной. Медаль «Участнику военной операции в Сирии» у вас за концерты недалеко от Дамаска. Какая ни есть мирная профессия актёра, а пуля и снаряд не выбирают…
— Страха не было. Был вопрос. Почему в этих райских местах (мандарины висят, оливки зреют, всё цветёт) — и война. Ребята ходят с автоматами. Дамаск взрывают… Да что Дамаск! Вот и в благополучном Манчестере взрывы. Война идёт в мире. А в природе что творится — то пожары, то землетрясения, то наводнения. Земля чешется от нас, от людей. Земля живая. Кто знает, что такое нефть для Земли? Может, это её лимфа? А сколько мы её высосали уже и сколько ещё высосем? А ещё — перенаселение, переизбыток информации. О многом задумываешься с возрастом. И на некоторые простые вопросы вдруг приходят неочевидные ответы. Например, о патриотизме. Как он, допустим, в Америке воспитывается? Образом жизни. Если, образно говоря, 99 процентов населения живёт хорошо, то все — патриоты своей страны. Почему мы свою неказистую жизнь всё время оправдываем нашим менталитетом? Недавно в Интернете видел сюжет про боксёра, зарубежного: вырос в нищете, упорно занимался, добился успехов, появились деньги — стал строить дома тем, кто ему помогал по жизни. Сотни домов построил. Или ещё пример: Сезария Эвора, босая старушка, на свои гонорары всё народное образование в своей родной Кабо-Верде финансировала. Почему мы так не можем? Если у тебя десять миллионов — почему ты пять не отдашь? Создай благотворительный фонд, помоги больному, снеси хоть один барак — посели туда нуждающихся. Сегодня по радио сказали: самые большие доходы в России — у работников финансовой сферы, самые низкие — в сельском хозяйстве. Видимо, по принципу — те сами себя прокормят. Почему так? Почему такой перекос?
— Мучительные вопросы неплохо бы задавать и адресуясь к молодым. И не снобам-теоретикам, а, не сочтите за лесть, — таким, как вы. Знающим, почём фунт жизни. И профессии. Ведь и в театральном деле мучительных вопросов немало?
– В драматических театрах при разности школ — МХАТ, ГИТИС, Щукинское училище, Щепкинское, — всё равно есть общая основа, как бы они к Станиславскому ни относились. От него, от этой базы, оттолкнулись и Михаил Чехов, и Мейерхольд, и Вахтангов. Все театральные школы какой-то «общий знаменатель» имеют. А в музыкальных учебных заведениях упор то на вокал, то на пластику, то на актёрское мастерство. Общей школы нет. А всё на сцене должно слиться во что-то единое.
Я, когда молодым пришёл в театр, учился у опытных коллег не только тому, как надо делать, но и тому, как не надо. Как не повторять штампы, переборы, повторы. А уж за хорошим-то актёром, искусной игрой — одно удовольствие из-за кулис подсматривать. Какая Змеюкина была у Галки Петровой в «Свадьбе с генералом»! Равных нет. Извините, Марецкая, исполнившая эту роль в фильме, рядом не стояла. А какой Сытник — Ять! А какой Игорь Калмыков ходил. Гарин в фильме отменно хорош, но и Калмыков был не хуже. И это только один спектакль. Смотришь — вроде бы просто получить удовольствие. Но это как с анекдотом. Послушал — забыл. Но в нужной ситуации, к месту, вдруг вспомнил. Тут-то и важна «актёрская клеточка». Есть — всё сам увидишь. Нет — надо подсказывать. Вспоминаю: идёт репетиция, у молодого актёра — выкладка потрясающая, но… через десять минут устаёшь от него. Говорю ему: «Вот самолёт взлетел и идёт на одной и той же высоте. Интересно? Наверное, да. Но гораздо интереснее, когда видишь фигуры высшего пилотажа». Это же интересно и в актёрской игре. Спортсмены, делающие забег на стометровку, и марафонцы совсем по-разному бегут. А на сцене у нас именно марафон.
В театре наш худрук Кирилл Стрежнев поручил мне курировать молодёжь. Если вдруг где-то по актёрской линии есть что подсказать. Но даже советуя что-то, всегда говорю: может быть двадцать вариантов «подхода» к роли, и все двадцать правильные, думай сам, выбирай, что ближе твоему актёрскому естеству.
— А откровенно преподавать не пробовали?
— Был случай — вёл курс (потом понял, что это не моё). Я студентам говорил тогда: работаешь над ролью — словно колодец копаешь. Дошёл до водоносного слоя — надо остановиться. Будешь копать дальше — вода уйдёт. Надо копать до разумной глубины.
Преподаватель должен жить с детьми. У нас в институте, помню, актёрское мастерство Софья Михайловна Гутманович вела пять раз в неделю по четыре часа, и плюс к этому оставалась на индивидуальные занятия. То есть весь день была с нами. Ну разве это возможно, когда ты в театре работаешь?
— Любимый праздник? И почему?
— Новый год. Потому что закончились дедморозовские марафоны. Наступило финансовое благополучие и — усталость. Иногда спрашивают: «Как Новый год встретил?» «Отлично. Уже в час ночи спал».
- Что помогает расслабиться?
— Рыбалка. Баня.
— Если бы выиграли миллион — на что потратили бы?
— Миллион чего? (смеётся) Если бы миллион долларов — подарил бы квартиры детям, друзьям. Ну и себе домик в деревне.
— Вторая после театра любовь?
— Путешествия. Познавательно и — неожиданные параллели возникают. В 2000-м был в Софии. 1 мая. Цветут каштаны, акации. Болгары, правда, говорят: «Похолодало». И тут по ТВ новость: «В России, в Екатеринбурге, такой заряд снега, что ни одна машина со стоянки просто не вышла». Вот это наше «похолодало»!
- Три жизненно необходимые вам вещи, окажись вы на необитаемом острове?
— Огонь. Вода. Жена.
— Чтобы получить удовольствие от застолья, что должно было бы быть на столе?
— Я, в общем-то, всеядный и всепьющий. Правда, когда лечил язву, сказали: 40 градусов — слабее не надо. Так что теперь удовольствие за столом — коньячок и баян.
— На красный свет дорогу перебегаете?
— Иногда. Но вообще я законопослушный.
— В каком чужом спектакле хотелось бы сыграть?
— В студенчестве историю театра нам читала известный театровед Ирина Михайлова. Утро. Полкурса спит. А она своим скрипучим голосом: «Можете на моих лекциях спать, можете вообще не ходить, но спрашивать я буду». И нам — огромный список пьес. Честно, читали всё. Вот тогда, что ни роль, примеривал её на себя: и это бы сыграл, и это. Тогда я и на Ричарда III «запал»… Теперь я реалист. Вот хотел сыграть Тевье-молочника. Но у режиссёра другое видение на актёра в этой роли.
— С вашей «Золотой маски» как часто пыль стираете? Вообще, где она хранится?
— У директора театра! Чего она дома будет пылиться. Я вообще считаю: маска актёра — маска театра. Не был бы я в этом театре — не было бы у меня этой роли. Не было бы роли — не было бы маски.
— Ситуация на сцене, которую вспоминаете как кошмарный сон?
— Даже две ситуации, обе в «Беспечном гражданине». Однажды у рабочих сцены «не пошла» стенка, и мы целый акт играли не в той декорации. Другой раз Эдуард Борисович Жердер, что-то перепутав в расписании, ушёл домой. А у него эпизод в финале. Спохватились, когда ему уже надо было выходить на сцену. Сыграли без него. Что-то на ходу перестроили в диалоге. Но, к сожалению, пропала философия сцены…
— Недостаток, от которого хотели бы избавиться, но — никак…
— Лени многовато (смеётся), но на это все жалуются. Надо быть одержимым гением, чтобы, например, как Нильс Бор, спать по три часа, а остальное время заниматься профессией.
— Помните анекдот про «Вася, ты неправ»? Ненормативно выразиться при случае можете?
— Ещё как! Я очень уважительно отношусь к этому языку. И не только я. В «Джентльменах удачи» Данелия гениально изобразил это в сцене про «Этот нехороший человек Василий Алибабаевич…»
— Кредо жизни? И профессии?
— «Лучшее — враг хорошего». Я бы в театре на каждой гримёрке этот лозунг повесил, потому что неоднократно видел, как излишним «разукрашиванием» актёр убивал роль. И в жизни таких примеров — сплошь и рядом. По горизонтали и по вертикали. Я бы даже фамилии назвал. Но не буду…