Сегодня — 150 лет со дня рождения Максима Горького. Юбилейный год писателя-классика, который больше известен как «апологет советской власти», «пролетарский писатель», — не просто памятная дата. В культурном пространстве России, в частности — в библиотеках, уже зафиксировано: в 2018-м интерес к творчеству Горького повысился. Более того — у россиян желание не просто перечитать его произведения, которые мы когда-то проходили по школьной программе, и что греха таить — чаще всего «проходили мимо».
Сегодня у многих искренняя потребность понять, каким в действительности был «пролетарский писатель», драматург, мыслитель, в чём был угоден и неугоден власти, о чём в переломные для России годы предупреждал соотечественников.
Он был самым издаваемым в СССР (общий тираж 3556 изданий — почти 243 млн экземпляров, в чём основатель социалистического реализма уступил лишь Льву Толстому и Пушкину). Стоял во главе трёх крупных издательств — «Знание», «Парус» и «Всемирная литература», привнёс в книгоиздательскую деятельность новаторские идеи. Пять раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе…
Но уральцы имеют основания быть особо пристрастны к Алексею Максимовичу и благодарны ему: в 1920-м Горький, как мог, содействовал созданию в столице Урала университета классического типа, позднее известного как Уральский госуниверситет, один из авторитетнейших вузов России
Евгений Зашихин, кандидат филологических наук – специально для «Облгазеты»:
По отдалению лет всё очевиднее: советская власть (Софья Власьевна, как называли её «на кухнях» в те годы) своей заносчивой жесткостью в отношении окружающих напоминала Василису из пьесы «На дне», жену хозяина ночлежки, ежели кто забыл. И так же, как этот персонаж, была Софья Власьевна себе на уме. Потому она бдительно отредактировала псевдоним писателя, перед тем как в честь него что-нибудь называли: Горький из Максима (от латинского «величайший») превращался в Алексея Максимовича («вежливости» больше, соответствия правде факта меньше). Процедура в духе сюжетной ситуации из рассказа «Старуха Изергиль», где «один осторожный человек заметил», «что ещё пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце» и «боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой»…
Да и с датой рождения писателя Софья Власьевна также позабавилась: Алеша Пешков появился на свет 16 марта 1868-го, то есть был Рыбой по знаку Зодиака, но когда после Октябрьского переворота сменили календарь на григорианский и днём его рождения по новому исчислению стало 28 марта, то к 50-ти годам Горький оказался Овном. Так к противоречивому – даже если судить по гороскопу – характеру (духовность может сочетаться в нём с беспринципностью) одного знака добавилось неприятие однообразия монотонной жизни.
Впрочем, последнее у него было изначально. Отсюда и скитания: жизнь «В людях» и хождение «По Руси», что дало ему огромнейший писательский материал. Конфликты в его текстах и начинались с мировоззренческого несходства «человеков» (которые в идеале, но – увы! – не в реальности «звучат гордо»): одни были «с крылатой душой» (оттого герои текстов «Буревестника революции», ежели сами не орлы или соколы, то внешне похожи на них или фамилию носят – Орловы), другие – лишь «зрители» (те, что гады/ужи – читай: мещане, обыватели)…
Но куда как сильнее Софья Власьевна намудрила с литературным наследием писателя.
Одни тексты были засушены школьным каноном преподавания до плоскости цветов из гербария. Чего стоит любимейшая совковая антитеза, в которой два явно ницшеанских революционера-сверхчеловека – Ларра и Данко – противопоставлялись друг другу со знаками минус и плюс! А когда в романтизированных образах бывших людей (того же босяка, будто бы выбирающего свободу) видели неких предтеч пролетария, и всё сводилось к уровню схем из истории классовой борьбы в России?
Другие тексты не только в расчёт не брали, но попросту не печатали. Слишком уж «несвоевременными» казались политическому руководству Советского Союза горькие горьковские размышления о революции и о культуре, собранные в цикл «Несвоевременные мысли» (1918): «Если революция неспособна тотчас же развить в стране напряжённое культурное строительство, тогда, с моей точки зрения, революция бесплодна, не имеет смысла, а мы – народ, неспособный к жизни». А те же заметки «О русском крестьянстве» (1922) и вовсе были спрятаны в небытие библиотечных спецхранов, чтобы никто не прочёл блиц-портрета соотечественника: «Вокруг – бескрайняя равнина, а в центре её – ничтожный, маленький человечек, брошенный на эту скучную землю для каторжного труда. И человек насыщается чувством безразличия, убивающим способность думать, помнить пережитое, вырабатывать из опыта своего идеи».
Вот и получилось, что русский писатель, который имел величайшую прижизненную славу, нынче отнюдь не в почёте у читателей. Притом, что профессиональное филологическое сообщество, отбросив скоропалительные выводы о личности Горького, что прозвучали на волне так называемой перестройки, когда анализ текстов подменялся актуальными идеологемами, не видит истории литературы ХХ века без творчества этого художника слова.
Только мне сейчас вряд ли стоит говорить об идейно-художественном своеобразии каких-либо его произведений: кто я такой против угадайки ЕГЭ, которая отвращает школяров от чтения. К тому же и мемы для гаджетов («Свинцовые мерзости дикой русской жизни», «Человек – выше сытости!», «Чудаки украшают мир!», «Безумство храбрых – вот мудрость жизни!», «Рождённый ползать – летать не может», «Если враг не сдаётся – его уничтожают!» и т. п.) «надёрганы» из Горького так давно, что впору процитировать из «Жизни Клима Самгина»: «А был ли мальчик?».
Я лучше коснусь самой роли чтения для писателя, который свидетельствовал: «Всем хорошим во мне я обязан книгам».
...Есть у Максима Горького повесть «Мои университеты», заключительная часть автобиографической трилогии, где рассказывается, как он так и не смог поступить в университет. В итоге всему, что надо для жизни, его научила сама жизнь, тяжёлая и жестокая, горькая. Среди её «факультетов», которые в повести детально описаны (типа: «Очень памятен мне этот подвал, один из моих университетов»), в числе самых главных выступает чтение.
Однако есть и ещё один университет, о котором самое время вспомнить. Это Уральский (Свердловский) государственный университет (нынешний УрФУ), который с 1936-го по 2011 год носил имя Горького. И это было неслучайно, ведь Алексей Максимович, как мог, содействовал созданию вуза, учреждённого 19 октября 1920 года в столице Урала. В частности, когда сюда отправлялись вагоны с оборудованием и книгами (той же библиотекой Царскосельского лицея), Горький писал записочки с просьбами, чтобы университетские составы не застревали в тупиках, помогал раздобыть аппаратуру для научных исследований (например, прибор для Витольда Сырокомского, занимавшегося получением калийных солей из полевого шпата). От него Ленин узнавал о крупнейших учёных Уральского университета (например, о металлурге Владимире Грум-Гржимайло). Алексей Максимович был в курсе проблем высшей школы не хуже, чем руководители Народного комиссариата просвещения.
Давно стало общим местом замечание, что Горького интересовали решительно все научные проблемы ─ от древней литературы до метеорологии и авиатехники. Но это и впрямь обстояло так. Вот какой гимн науке он напишет по поводу открытия Уральского государственного университета:
«Наука – это реализация в идеях и фактах, в теории и практике воли человека к познанию явлений природы, наука – сокровищница драгоценнейших достижений общечеловеческого разума на пути его к изучению процессов физической и духовной жизни человека… Когда наука поработит интересам всего человечества неисчерпаемый запас энергии природы, ─ этого запаса с избытком хватит на то, чтобы освободить всех людей из каторги труда в шахтах под землёй и в грязи на земле…».
Это фрагмент статьи Горького, опубликованной 7 января 1921 года в газете «Уральский рабочий». А вот отрывок из письма, адресованного Горьким коллективу Уральского университета 18 января 1921 года:
«…Один за другим возникают в России очаги научной мысли, и, бесспорно, это самое ценное, самое существенное из всего, что творится у нас… Посылая мой самый сердечный привет университету Екатеринбурга, его профессорам и студентам, я уверен, что первые будут делиться сокровищами знаний своих так же задушевно и щедро, как жадно и внимательно студенты будут брать эти сокровища… Будьте бодры. Учитесь. Не верьте ─ исследуйте» («Уральский рабочий». 1921, 12 февраля).
Призыв не верить на слово, а проверять, исследовать – и сегодня злободневен. В этом, пожалуй, и состоит непреходящая значимость горьковских советов.
Ну и читайте самого Горького – не верьте пересказу!
Про стартовые творческие шаги нашего прославленного земляка, всемирно известного графика Виталия Воловича слышали, пожалуй, все. И в самом деле, редкая искусствоведческая публикация о Виталии Михайловиче не начинается с рассказа о блистательном в его оформлении уральском издании (Свердловск, 1953) «Кладовой солнца» Пришвина – и благодарном отзыве восхищённого писателя.
Да и про первую большую работу Воловича-книжника – девять цветных гравюр-иллюстраций, 22 чёрно-белые заставки и суперобложку к изданию (Свердловск, 1963) сказов Бажова – мы тоже наслышаны: как-никак Павел Петрович – наше всё.
И про дебютный заграничный успех Воловича на Международном конкурсе художников-иллюстраторов в Лейпциге (1965), где он презентовал четыре разворота к балладе Стивенсона «Вересковый мёд» в переводе Маршака, в общем-то, легко узнать, стоит лишь только обратиться к всезнающей Википедии.
Однако наполненные драматургической динамикой и своего рода публицистической экспрессией цветные и чёрно-белые иллюстрации к «Песне о Буревестнике» (1901) и «Песне о Соколе» (1895) Максима Горького, в том же году подготовленные уральским мастером книжного дизайна для томика, выпущенного «Художественной литературой» (Москва, 1965), мы видим нечасто, поскольку книга не переиздавалась, разве что встречаем упоминания о них на юбилейных выставках художника. А ведь в этой масштабной работе, где от выбора шрифтов, какими подан горьковский текст, до создания декоративных элементов, которые находятся в гармонии как с иллюстрациями, так и с «чистой», то есть белой частью пространства книжной полосы или разворота, Волович-график крайне выразителен по манере и ярок по контенту. Харизматичные образы птиц-символов удивительно созвучны с настроениями писателя, окрылённого тогда революционным идеалом.