Знаю: найдутся желающие спорить. Даже те, кто десятилетиями связан с «Уралом» и не отказался поделиться воспоминаниями, расходились порой в подходе к оценке публикаций, деталях, датах. Однако в главном сошлись: эта «десятка», каждая с собственной историей появления в журнале, достойна войти в анналы «Урала» и Урала.
В 1959 году в майском номере «Урал» опубликовал повесть, которая стала открытием не только для журнала, но и для российской литературы в целом. А ещё повесть оказалась новым словом в творчестве самого Астафьева. На тот момент, после романа «Тают снега», он уже был признанным автором, однако именно после «Перевала» московская критика отмечала: «родился писатель всероссийского масштаба» и даже со значением поиграла словами: «Перевал», дескать, это и перевал в творчестве автора.
Сюжет? Вполне советский. «Незрелый герой трудной судьбы», перевоспитание… Но преподнесён он был вопреки «советским» традициям. Без идеологии. Зато на основе мотивации поступков героев, что придавало сюжету глубину, а повести в целом – ощущение не придуманной, а реальной жизни.
С той поры Астафьев не раз бывал в редакции «Урала», дружил с уральскими писателями, опубликовал здесь несколько рассказов и повестей (в 1968 г. они вошли в знаковый сборник «Последний поклон»), а «Урал», выходивший под кураторством обкома КПСС, начал постепенно освобождаться от идеологического ярма.
Сначала автор получил на свою повесть два отрицательных отзыва от членов редколлегии «Урала» – они судили повесть по идеологическим «понятиям». Это уже позже Астафьев выразил общее мнение ИНАКОмыслящих – о достоинствах повести «на фоне многих постных произведений уральцев, где есть и молоты, и экскаваторы, и сталь, и руда, да нет страсти, нет мысли, нет живых людей и ёмких характеров».
«Диофантовы уравнения» были попыткой перекинуть «мосты» между совсем не похожими, отдалёнными эпохами – современностью и античной Александрией. Рассказывая о главной героине – математике и философе выдающихся качеств, Ромашов представил эпоху раннего христианства, а оно, в истолковании автора, – «модель любой демагогической идеологии, развращающей несбыточными посулами всеобщего равенства и братства» и напрямую смыкается с… большевизмом.
Перед публикацией повесть обложили «подушками безопасности»: специалисты по античности подтвердили – погрешностей против истории в тексте нет. Но даже после этого Москва не торопилась признать открытие «Урала», пока наконец известный литературовед и критик Нора Галь не произнесла: «Я не предполагала, что в провинциальном журнале может быть напечатана повесть мирового уровня».
Известный переводчик Нора Галь предложила «Уралу» свой перевод романа, после того как многие годы тщетно пыталась опубликовать его в столичных изданиях, включая журнал «Иностранная литература». Позиция автора «Крысолова» и по сей день кажется иным сомнительной, тогда же – тем более. Главный герой, потерявший сына, едет лечить душу во французские Альпы. Война заставляет его возвращаться в Англию. С трудом преодолевает он территорию воюющей Франции, а по пути ему предлагают забрать, увезти от войны детей. Англичанин, еврей, француз… Он увозит их, семерых, понимая: дети не должны видеть войну, быть отягощены её впечатлениями, ведь им строить будущую Европу.
Пагубность влияния войны на детскую душу позже выразительно покажет (и не оставит сомнений в теме) Тарковский в фильме «Иваново детство». Но «Крысолов» был написан в 1942-м и стал дебютом Н. Галь в области художественного перевода, а опубликован был только в 1983-м. Через 40 лет! По оценке «Нового мира», этим поступком «Урал» обозначил иной уровень своего положения в российском литературном пространстве.
В 1986-м, во время командировки руководства «Урала» в Пермь, к «уральцам» подошёл худощавый молодой человек – с претензией: «А вот меня вы почему-то не печатаете. Хотя Германия и Франция печатают…» «Мне ваши стихи не попадались, – услышал он в ответ от главного редактора «Урала» Лукьянина, – надо искать причину на уровне отдела». Причина и впрямь была: несколько десятилетий отделом поэзии заведовали сначала Леонид Шкавро, затем Николай Мережников, оба хорошо знавшие поэзию, составлявшие хорошие подборки для публикации. Но и в том и в другом случае доминировал индивидуальный вкус. Литература развивалась, а вкус оставался прежним. И поэт Кальпиди в него не вписывался.
Благодаря той встрече стихи Кальпиди дошли до главреда «Урала». «Достаточно было прочесть «Грязнокрылый насекомый знать не знает, что летает…» – вспоминает Лукьянин кальпидиевского «Мальчика», – чтобы понять: такого колдовства у нас не было со времён Хлебникова».
Кальпиди был напечатан в «Урале» – так состоялось «внедрение» поэта в уральскую и российскую литературу.
В конце 1980-х «Урал» получил по почте огромную папку с романом. Семёнов! Имя! (благодаря экранизации «Семнадцати мгновений весны» его знала вся страна). Отложив всё, бросились читать. Однако после прочтения члены редколлегии были на редкость единодушны: публиковать нельзя – роман плох.
Предстояло мотивировать отказ в публикации, но при этом не обидеть всемирно известного писателя. «Отказное письмо» Семёнову ушло на четырёх страницах. Куда уж основательнее?! Однако не прошло и недели, как Семёнов позвонил с вопросом: если он устранит все замечания – сможет ли «Урал» опубликовать роман к такому-то сроку? Редакция обещала, будучи уверенной: устранить быстро множество претензий нереально. Но Семёнов всё исправил. Точь-в-точь с замечаниями «Урала». Шедевр всё равно не получился, но обещание-то опубликовать было дано…
Сегодня в Интернете нет даже упоминаний о романе. Но «Урал» не считает это своим провалом. Талантливый публицист Семёнов в своих произведениях не раз поднимал «проклятые вопросы современности» через главного героя-репортёра – в «Пресс-центре», «ТАСС уполномочен заявить…» «Журналист» был из этого же ряда.
Публикация романа в «Урале» – многоступенчатая интрига, начиная с того, как из Мексики, от сына автора – художника Кибальчича, роман попал в Россию. Только тогда Россия, прежде всего «Урал» и уральцы, стали узнавать подробности авантюрной биографии писателя Кибальчича (Серж – его псевдоним), революционера-анархиста, деятеля Коминтерна. Он работал с Троцким, Зиновьевым. Был арестован, и сам Ромен Роллан просил у Сталина отпустить его из-под ареста. Затем – эмиграция, где и был написан роман, основанный на аллюзиях по «делу Кирова».
Соединение абсурда и реальности как литературный приём российские читатели узнают позже по произведениям Оруэлла, Хаксли, Кесслера, но «Дело Тулаева» был в этом смысле одним из первых. Написанный в детективном жанре, роман – талантливое историческое полотно, изображающее разные слои советского общества в период сталинских репрессий. Сама тема была нова, поэтому «Урал» сопроводил публикацию романа комментариями известного публициста Станислава Кондрашова. В романе поражал не свойственный советской литературе объективный взгляд на нашу действительность. О периоде сталинских репрессий писал и Юрий Трифонов, но это был взгляд «советского человека». Коснись этой темы, предположим, Набоков – изобразил бы чудовище. Виктор Серж избежал крайностей, и, как считают в «Урале», сегодня читать роман даже интереснее, чем тогда.
«Урал» по сей день благодарен писателю Андрею Матвееву, который в конце 1980-х принёс в редакцию перепечатку романа на машинке. Интернета ещё не было, зато перестройка открыла шлюзы так называемой «возвращённой» литературе. И в рукописях, и в машинописных вариантах.
В «Урале» понимали: с «Лолитой» они уже опоздали – роман напечатала «Иностранка», зато вот – шанс открыть России другой роман Набокова. Редактура свелась исключительно к вычитыванию и… борьбе с корректорами. Те, например, норовили причесать старорусские слова типа «фильма» под привычное советское «фильм», но редакции хотелось сохранить аромат речи автора.
По выходу «Дара» москвичи упрекали журнал за небольшие купюры (например, в оценке личности Ленина). Зато «Урал» вправе гордиться другим – в отличие от некоторых переизданий «Дара» он сохранил прекрасную четвёртую главу, где Набоков сначала пытается развенчать Чернышевского, но следом убедительно доказывает: иные писатели-последователи в подмётки не годятся ему по литературному мастерству.
Через третьи руки «Урал» получил этот роман и право на его публикацию от вдовы Осоргина, ярчайшего представителя русской эмиграции. Один из пассажиров «философского парохода», Осоргин и в эмиграции, вплоть до своей кончины в 1942 г. во Франции, оставался советским гражданином. Возможно, поэтому даже в советское время «Русская речь», журнал РАН, с удовольствием печатал статьи Осоргина, великолепного стилиста.
Да, было известно: Осоргин – один из деятельных масонов, основатель нескольких масонских лож во Франции, но в «Урале» понимали: не это главное в его биографии. Что же касается его произведений, то «Сивцев Вражек» стоял в их череде особняком. Тема интеллигенции и революции была представлена тонкой, обаятельной прозой. В центре романа – дом профессора-орнитолога на старой московской улице. Микрокосм, подобный в своем строении макрокосму – Вселенной и Солнечной системе. В нём тоже горит своё маленькое солнце – настольная лампа в кабинете старика… В редакции «Урала» предположили даже: роман-хронику Осоргина не мог не читать Пастернак (созвучие имён героев – Мертваго и Живаго – явно не случайный факт), но для многих было очевидно: «Сивцев Вражек» на голову выше «Доктора Живаго». И «Урал» принял решение печатать Осоргина, познакомить Россию с тем, что зарубежный читатель узнал ещё в 1928-м.
Опубликованный в «Урале» перевод Алексея Михеева, сибирского писателя, считается лучшим в его собственном творчестве, чего не скажешь, однако, о первоначальном варианте, что был предложен журналу. Михеев допустил типичные ошибки, которые прежде допускались в российских переводах и Агаты Кристи, и Александра Дюма. Если коротко – излишняя вольность, на которую переводчик (он же тоже писатель!) идёт из идеологических или художественных соображений. Но не страдает ли от этого оригинал? «Коллекционер» пострадал, конкретно – главный герой, речи которого, ради пущей выразительности, переводчик добавил живописности. Но речь – характеристика героя (к тому же в Англии, как нигде, она связана с сословной принадлежностью человека). В «облагороженном» варианте герой перестал быть монстром…
Редактору Исхакову, который готовил «Коллекционера» к публикации, пришлось запросить оригинал и построчно сверять с ним перевод. В помощь было только своё знание английского и советский энциклопедический словарь…
Публикация романа, перевод которого прислал в «Урал» из Санкт-Петербурга Владимир Бошняк, стала на тот момент бомбой. Кто видел экранизацию – может представить впечатления первых читателей романа, да ещё на рубеже 1980–90-х, когда перестройка только-только обрушила «железный занавес». Бывший СССР открывал для себя много новой и непривычной литературы, но чтобы такое… Английский прозаик, поэт, литературовед, лингвист и композитор Бёрджесс по праву считается одним из величайших интеллектуалов своего времени, а «Заводной апельсин» – самое знаменитое его произведение. Бёрджесс написал роман вскоре после того, как врачи поставили ему диагноз «опухоль мозга» и заявили, что жить ему осталось около года. Автор говорил в одном из интервью: «Эта чёртова книга – труд, насквозь пропитанный болью…» Роман, повествующий о криминальных похождениях 15-летнего Алекса и попытках затем исправить его тюрьмой, принёс Бёрджессу мировую славу и одновременно скандальную известность отца-основателя «киберпанковской субкультуры».
«ОГ» благодарит Валентина Лукьянина, главного редактора «Урала» в 1980–1999 гг., а также заместителя редактора Надежду Колтышеву и литературного сотрудника журнала Валерия Исхакова за помощь во время подготовки материала.
Сегодняшний тираж журнала – около 2 тыс. экземпляров – не сопоставим с тиражами советских лет. Но, образно говоря, «Урал» сам вызвал (и принял!) огонь на себя, открыв для России, особенно в годы перестройки, западный мир, его выдающихся писателей и... реалии рынка.