Народный артист СССР, лауреат четырёх Государственных премий РФ, один из самых талантливых альтистов и дирижёров в мире и, пожалуй, самый узнаваемый классический музыкант России Юрий Башмет выступил на сцене Свердловской филармонии вместе со своим камерным ансамблем «Солисты Москвы». В этом году коллективу исполняется 25 лет, и в честь события ансамбль отправился в тур по пяти континентам. Не забыл Башмет и про Екатеринбург. Здесь его знают и любят, а ещё в Свердловской филармонии в 1987 году он сыграл российскую премьеру Шнитке.
Юбилейный тур «Солистов Москвы» объединил 38 российских городов. В пять утра Юрий Абрамович прилетел в Екатеринбург из Сургута. За час до концерта он встречается с журналистами, затем идёт репетировать. Но на его лице нет и тени усталости. Каждое его движение грациозно, каждое слово — музыка.
— Города я отличаю по музыкальным школам, — начинает Башмет. — Сейчас много юных музыкантов прослушиваю. И вижу, что во многих городах есть педагоги — фанаты, любящие свою профессию. А Екатеринбург — город флейтовый. Хотя на самом деле ваш город для меня — это филармония. Это не громкие слова. Тут серьёзное и фанатичное отношение к делу. Да, премьеру Шнитке я играл здесь с дирижёром, которого тогда не приняли на место главного. С Валерием Гергиевым, не прошедшим по конкурсу (смеётся).
Башмет отвечает на вопросы обстоятельно. Прерывать мастера не хочется. Он сам знает, где и когда закончить — будто исполняет пьесу, поэтому и рассуждения Юрия Абрамовича лучше давать цельно, не разрывая цепь его размышления.
— Моя карьера складывалась очень неожиданно для меня, — продолжает Башмет. — Но я никогда не сомневался и не поворачивался назад. У меня счастливая судьба, потому что играли на альте в разных странах очень немногие. В Америке был Уильям Примроуз, но он не дотянул в карьере до того, чтобы выступить с сольным концертом в Карнеги-холл. В Англии был очень хороший музыкант Лайонел Тёртис. Ему посвятил концерт композитор Уильям Тёрнер Уолтон. Все они почти добрались до определённой точки. В России был потрясающий, гениальный музыкант Фёдор Дружинин — мой профессор. Шостакович посвятил ему последнее своё произведение — альтовую сонату. Но если он играл сольные концерты, то только благодаря, скажем так, межконсерваторским связям. Так что в гастрольном плане ни в России, ни в Европе не было альта.
И вот я попал вовремя, как говорят англичане, «правильный человек в правильном месте в правильное время». И таким образом, первые сольные альтовые концерты в истории таких залов, как Карнеги-холл, Ла Скала, Консертгебау, Музикферайн, были моими.
— Я не любил дирижёров, с которыми мне приходилось играть, и даже с некоторой ненавистью к ним относился, — говорит маэстро. — Причём среди них были и великие. Потом ещё возникли трудности, когда для меня начали писать концерты. Особенно трудно было со Шнитке. Но дирижёров не любил потому, что мало кто из них так хорошо знал партитуру моего концерта, как я сам. Я всегда видел ошибки, знал где они сделают неправильно и, конечно, никогда не думал, что сам стану дирижировать.
Произошёл случай. Во Франции Валерий Гергиев не успел на фестиваль, и нужно было спасать ситуацию. Менеджер стал меня уговаривать встать за дирижёрский пульт. Я отказывался, но в итоге меня уговорили. Доводы были простые: дирижируй так же, как играешь. Только вместо смычка — рука, а движения те же. После первой репетиции я сомневался и волновался, но понял, что всё-таки буду это делать. Потом был концерт, большой стресс и успех. Я вернулся в Москву, и через месяц был создан ансамбль «Солисты Москвы». Жалею я или нет? Нет, конечно. Играть и дирижировать — это два разных ремесла, но профессия одна — музыкант.
— Если человек пришёл на «громкое имя», но никогда не ходил на классические концерты, он просто сойдёт с ума. Приведу пример. У меня есть водитель. Он со мной уже много лет, но во время концерта он не заходит в зал. И однажды мне говорит: «Что я всё время в машине? Можно сяду в зал?» Пришёл. Сел… и попал. Прослушал часовую симфонию Малера. А встать не мог, потому что выбрал место в центре. Теперь его не затащишь ни на какой концерт, — иронизирует Юрий Абрамович.
— А бывает, когда аплодируют не в том месте. Чаще всего это бывает после окончания тихой музыки, а такой в альтовом репертуаре очень много. Случается так, что кто-то робко начинает аплодировать, а остальные не сразу просыпаются. Поэтому в своё время, когда великий Гия Канчели решил узнать мои пожелания (пародирует грузинский акцент: «Юра, для тэбя пишу»), я попросил его: «Сделай как у пианистов, чтобы в финале было громко, чтобы всё кончилось, и сразу вау!» Он сделал громко, по-грузински: всё совсем затихает, и я с одним аккордом. Поэтому как бы не сыграли, после этого аккорда всегда овации.
— Когда я играю в России, у меня появляется ощущение значимости, — рассказывает Башмет. — Объясню, что это такое. Со мной можно спорить, но среди уехавших из страны коллег я ни одного не видел счастливым, включая Мстислава Ростроповича. Я не имею в виду достаток и успех. Это, конечно, есть. Если уезжать, то в детстве, тогда и ты привыкнешь, и тебя будут воспринимать как своего. А когда гастролируешь, ты уважаем не только потому, что ты приехал, но и потому, что ты уедешь. Это не так смешно, как кажется. Ведь ты не занимаешь чьё-то место. У тебя есть дом, тебя за это уважают.
Представьте, родился во Франции мальчик. У него есть музыкальные способности. Родители хотят его учить, педагоги есть. Государство участвует. Он в итоге блестяще заканчивает высшее учебное музыкальное заведение. Ему 20 лет. Объявляется конкурс в национальный оркестр Парижа. И этот лучший студент-музыкант-француз играет. А рядом — другой мальчик. И на три головы выше. Это кто? Правильно, российский скрипач. И как себя должна вести вся музыкальная Франция? Смириться с тем, что на протяжении десятков лет эти русские скрипачи, альтисты, виолончелисты, вся наша струнная школа лучше? Нет, наших мальчиков режут на первых турах. До игры. По документам. В XX веке только один человек официально получил постоянное место работы в Европе, в Венской филармонии. Мой ученик. Французы так себя защищают, и я их понимаю. Но наша школа всегда была лучше.
Иногда я выступаю в таких местах, откуда люди уже не мечтают уехать, но видно, что там человек проживает цельную жизнь. Ну где ещё в мире есть такое, чтобы трёхлетняя девочка выходила на сцену с цветами? А 10-летний мальчик в бабочке? Было такое в Магадане. Вышел мальчик, а с ним папа. Я спрашиваю у мальчика: «Ты играешь на чём-то?» В это время аплодисменты звучат, и этот шкет гордо поворачивается и произносит: «Я — пианист». Такого нет нигде.