Истории из жизни людей в Американской гостинице

Наш проект «Красная линия» — не только о зданиях, но и о людях, чьи судьбы переплетаются с историями этих зданий. Для нас особенно ценно, когда нам удаётся встретиться с человеком, чей рассказ полнее любого краеведческого справочника... В выпуске «Красной линии» от 6 февраля мы рассказали об «Американской гостинице». А недавно нам удалось найти человека, чья жизнь началась в этом здании: Галина Жирнова в нём родилась. Она рассказала нам о своём детстве в стенах некогда самой дорогой и знаменитой екатеринбургской гостиницы.

— Я родилась в 1936 году прямо здесь, в этом здании, — рассказывает нам Галина Платоновна Жирнова. — Тогда людей селили везде, квартир совсем не хватало. Даже если в Водонапорной башне люди жили, то тут-то и подавно! В бывшей гостинице жило нас семь семей. А во дворе, с другой стороны, стояло ещё шесть домов, и двор у нас был общим. Там мы, дети, проводили почти всё время. Грязь была, конечно, по колено! А половина двора была завалена углём, которым топили... Ещё конюшня стояла: по Малышева в то время транспорт никакой не ходил. И мы везде там лазили. Нас во дворе было 25 детей — специально сидела, две ночи считала! Но самое интересное — в то время в здании «Американской» был педагогический институт, один из корпусов. Студенты там учились, а мы — жили.

— Что, прямо в тех же аудиториях, где они учились?

— Да... Мы, конечно, учиться им не давали. Вахтёр всё время жаловалась — мы постоянно мел таскали, на асфальте чертить! Ещё из нашего двора все ходили к нам в аудитории на скакалках скакать. Студентам учиться было, помню, почти негде. Они приходили и искали аудиторию, где свободно. И все — в пальтушках, потому что очень холодно было. Топила ведь одна женщина, котёл был размером, наверное, вот с этот стол. И этим котлом отапливали всё здание! Она жила, кстати, со своим сыном Витькой прямо в котельной — условия там были ужасные. Витька, кстати, до сих пор жив. По моим данным, только трое нас в живых осталось — он, я, и подруга моя, тоже Галя.

— Понимали в детстве, что живёте в необычном здании?

— Понимала, что оно очень старинное. Красота ведь была необыкновенная! Заходишь, лестницы мраморные, пол паркетный — он шумел под ногами как-то по-особому. Зеркала... Кстати, за ними располагались небольшие комнатушки — раньше, наверное, там были какие-то склады. В одной такой на первом этаже мы жили. Туда две кровати входило, да и стол. Потом переехали на второй этаж в 36-ю аудиторию. Помню, эта комната была очень сырая — за стенкой туалет находился. Потом перебрались в 38-ю, она была чуть меньше и теплее, но там совсем прогнил паркет — мы даже видели, как там внизу люди ходили. Такой вот пол был. А вот у вас в газете прочитала, что в «Американской» были ванны, и она ими гордилась... Очень удивилась, позвонила Гале. Но мы вместе так и не вспомнили ни одной ванны или крана какого-нибудь — видимо, во время революции всё это пропало. Окна у нас выходили во двор, и через ворота, которые на Малышева выходят, мы почти не ходили — предпочитали лазить через окно! Так сразу попадаешь к друзьям во двор...

— Во что играли во дворе в детстве?

— Ой, много во что... В секретики — прятали в ямку разные фантики, стёклышки красивые! А парни всё у нас разрывали. Эх, сейчас я бы напрятала разных красивых. В мяч играли, в пряталки... Студенты играли в «почту», а мы бегали, записки им разносили... Детство было замечательное! Помню, зима страшная, холод... А мы бежим на площадь, кататься на горках! Прихожу домой, мама подол загибает, а у меня там сосульки! Ничего не понимаю — неужели мы тогда совсем не мёрзли?

— Войну вы тоже в этом здании встретили?

— Конечно. Папу сразу же призвали. Он позвонил в институт вахтёрше и попросил передать жене: «Я уже стою, одет во всё военное. Ухожу на фронт...». Возле ворот у нас был магазин. Войну объявили, мама успела купить коробку мыла и бутыль то ли водки, то ли спирта... Всё моментально расхватали. Голод был страшный. Около Оперного театра постоянно объедала иргу... Когда пришла на отца похоронка, мама всё просила ей её читать — сама она совсем безграмотной была. Я читала, а она плакала... Когда война закончилась, тоже помню, как мама с визгом плакала. Конечно, радовались все очень. Праздник был великий.

— А как вообще праздники отмечали?

— Помню, что для меня особым праздничным днём были выборы. В аудиториях института строили большие кабины, буфет организовывали. Детей на избирательные участки не пускали, но мы-то короли, мы-то там жили! Поэтому носились везде... Как вообще нас терпели? Во дворе, в одном из домов, жили работники Областного суда. В том числе и главный прокурор Калинин. У Калининых всегда ёлку ставили. Я помню, как стояла на улице, всё глядела на неё... Так хотела такую красивую. Вот, в этом году поставила себе такую красивую — выше метра! Ещё студенты много праздников устраивали, вечера разные. Всегда было очень интересно, людно... Отсюда же, в 1945 году, я пошла в школу. Мама по неграмотности отдала меня только в девять лет... А расселили нас в пятидесятом. Но со всеми нашими соседями всегда поддерживали отношения, и до сих пор вот общаемся с Витей и Галей. Каждый раз, когда мимо этого здания прохожу или вижу где фотографии его, вспоминаю, что я здесь родилась, жила... Это мой родной дом.